В саду ягоды рвала!
Достают сваливающиеся без предупреждения гости.
Обычно я уматываю в какое-нибудь воеводство, предоставляя гостеприимные хлопоты Ларисе.
Случаются исключения.
Безмерно обрадовался, узнав голос Михаила Владимировича.
— Это пан Друзенко или все-таки товарищ? — весело кричал он.
— Вы откуда звоните?
— Из Варшавы, дорогой, из Варшавы.
Как приехал? Конечно, по приглашению. Конечно, родственника. Очень дальнего. Живет в Радоме...
Вот турист неугомонный! Без ступней — и ничего: садится в “Москвич” с рулевым управлением и — через Украину, Белоруссию, через границу, которая на замке, и таможню со своими делами, а дальше — по польским автострадам.
— Ты в Радоме был? — спрашивает лучший в мире учитель словесности.
Нам уютно на кухне, хотя жена упорно гонит в гостиную.
— Бывал. На телефонном заводе.
— Заводе телефонных аппаратов, — по-учительски поправляет Михаил Владимирович. — Там… неспокойно.
— Да нет, вроде тихо.
— А ты слышал о комитетах защиты рабочих?
Конечно слышал! Диссиденты придумали. Помогают семьям тех, кто попал в тюрьму после забастовок. А толку-то!
Выходим на лоджию.
Внизу напряженно гудит рондо.
— Как ты вообще — живешь? Здесь? — почему-то шепотом спрашивает дорогой гость.
Я тяну с ответом.
— Не можешь сказать?
— Во-первых, не живу, а нахожусь. Во-вторых, мало что знаю. Еще меньше — понимаю. Возьмите этот перекресток. Знаете, как называются улицы? Одна — Свентокшиская. В честь Святого Креста. Другая — имени Мархлевского. Был такой большевик и поляк.
— Знаю, — кивает Михаил Владимирович и вздыхает.
…Со временем все станет на свои места. Улицу Мархлевского отменят. Переименуют в аллею Иоанна Павла II.
На рассвете нас поднял будильник.
Занималось воскресенье. Варшава посапывала во сне. Две машины, приклеившись, миновали центр и устремились к Брестскому шоссе.
Я притормозил там, где год назад мы с Ларьком некстати столкнулись с лесниками.
— Домой-то когда?
