В “дипломатическом” — глаза разбегаются: шинка, вырезка, карбонад, ветчина, корейка, охотничьи колбаски.
Впускают строго по пропускам.
Бывает, кто-нибудь из “аборигенов” пытается проникнуть. Давка у двери, крики.
Выходишь с набитой сумкой — на тебя смотрят так, как будто ты не купил, а украл.
Вчера у входа меня остановила старушка.
— Пан сюда? — спрашивает.
Так и не стал я похожим на иностранца.
— Проше пана, у меня внук заболел. Не купите полкило телятины?
— Может, еще что-нибудь?
Испугалась:
— Нет-нет, только телятины. Полкило...
С 1 июля повысили цены на мясные продукты.
В воздухе пахнет грозой.
Газеты молчат. Ходят слухи, что пошла волна забастовок.
В конце июля я, как и все варшавские “совки”, навострился в отпуск.
— Уезжаешь? В такое время! — удивляется прилипчивый Бернар. — Ведь забастовки!
Молчу с видом перегруженного информацией знатока.
— Ты, Толья, — француз не унимается, — как Герек!
— Это почему?
— Тот тоже в Москву уехал. На Олимпиаду. Болельщик…
Очищенная перед Играми от всего, что плохо лежит, и от всех, кто плохо выглядит, Москва напоминает коммунальную квартиру, ставшую после ремонта отдельной: простор, чистота, достаток.
Не хочется верить, что схлынут завещанные бароном Кубертеном страсти, улетит ласковый Мишка и все вернется на круги своя: очереди, темнота, грязь, злость…
Семейство разделилось по интересам.
Лариса (подвижница!) занялась ремонтом квартиры.
Мне в месткоме дали три путевки на Рижское взморье.
Дом отдыха в Юрмале ненавязчивым сервисом напоминает туристскую базу. Одна отрада для ребят — море.
Утром Оксана, глядя, как я бреюсь, неожиданно попросила:
— Пап, оставь усы. Интересно, какие они у тебя.
К концу отпуска над губой выросла хохлацкая, загибающаяся книзу, полоска.
Дочь в восторге:
— И ходи в них!
