Лишенный сердца и души,
Кто о чужой не страждет боли,
Кому все средства хороши.
Математика — это царство “разума и воли”, но есть ли в ней “сердце и душа”? Я точно знаю, что “сердце и душа” есть у математиков. И только они могут отогреть это царство чистой формы и сделать его холодный, сухой огонь человечным. Если захотят и сумеют.
Подробно и многократно в книге описаны последние годы жизни Колмогорова, когда он уже страдал болезнью Паркинсона, когда ему было трудно двигаться и его движения теряли координацию. Ученики пытались помогать Колмогорову как могли. А могли они сравнительно немного, потому что, как пишет Владимир Успенский, были непонятны их полномочия. Необходим был родной человек, который взял бы на себя всю полноту ответственности и заботы. Детей у Колмогорова не было. Ученики дежурили у его постели, привозили к нему известнейших профессоров и с горечью чувствовали всю недостаточность сделанного. Хотя, кажется, сделали они все, что могли, и корить себя им не за что. Но это взгляд со стороны.
Владимир Успенский пишет о том, как утром 23 октября 1987 года ученики Колмогорова перевозили его тело из морга Центральной клинической больницы в Кунцеве в здание Московского университета на Ленинских (Воробьевых) горах: “По дороге к университету катафалк на несколько минут остановился на Кременчугской улице, у любимого детища Колмогорова — физико-математической школы- интерната при МГУ. На холодном ветру молча стояли школьники во главе с военруком в офицерской форме”.
Книга издана тиражом 1000 экземпляров. Много это или мало, зависит от того, кому она адресована. Андрей Немзер в своем отзыве написал: “Сборник <…> является расширенным и переработанным изданием книги, выпущенной в 1993-м к девяностолетию великого ученого, быстро ставшей библиографической редкостью и, как кажется, не получившей должного резонанса за пределами профессиональной среды. Последнее обстоятельство весьма огорчительно. Да, математика — сфера, закрытая для непосвященных <…> Это, однако, не отменяет необходимости (смею предположить — общественной) осмысления личности Колмогорова, судьбы и жизненного дела ученого, его места не только в истории науки, но и в истории русского ХХ века”2.
Высокая оценка книги Андреем Немзером важна, в частности, потому, что это слова гуманитария, слова человека, который вынужден во многом верить мемуаристам на слово, не имея возможности составить о работах Колмогорова собственное мнение. И тем не менее книгу он оценивает высоко. Значит, многое авторам воспоминаний удалось. Значит, эзотерическую завесу, за которой скрываются удивительные пейзажи и ландшафты науки математики, удалось приоткрыть и о герое этой земли Андрее Колмогорове удалось рассказать общедоступными словами. А значит, 1000 экземпляров книги — это очень мало, и сама реакция на нее неадекватно слабая. Кроме заметки Андрея Немзера (за которую хочется поблагодарить известного критика), мне больше ни одного отклика не встретилось в российской неспециализированной печати.
В предисловии к книге ее редактор-составитель Альберт Ширяев привел остроумное высказывание Колмогорова о природе математического поиска: “В каждый данный момент существует лишь тонкий слой между тривиальным и недоступным. В этом слое и делаются математические открытия”. Мне кажется, что это относится не только к математике, но и к любому творческому поиску. И с каждым открытием этот тонкий слой немного сдвигается, захватывая новую область непознанного. Книга воспоминаний о Колмогорове тоже немного расширила пространство познанного. Ее авторы — математики, но на этот раз объектом познания стала не новая теория, а жизнь гениального ученого, что не менее захватывающе.
Владимир Губайловский.
1 “Ныне Григорий Исаакович Баренблатт — иностранный член Лондонского Королевского общества, Национальной академии наук США, Американской инженерной академии, Академии искусств и наук США, Академии Европы и ряда других авторитетных научных сообществ мира”. (Примечание Владимира Успенского.)
2 Немзер Андрей. Неизбежность простых вопросов. — “Время новостей”, 2006, 23 мая <http://www.vremya.ru/2006/87/10/152488.html>.
КНИЖНАЯ ПОЛКА ЕВГЕНИИ ВЕЖЛЯН
+ 5
Константин Кравцов. Парастас. Стихи. М., “АРГО-РИСК”; Тверь, “Kolonna Publications”, 2006, 56 стр. (Приложение к журналу поэзии “Воздух”, вып. 14).
Поэзия Константина Кравцова необычна не только потому, что автору удалось создать особую, ни на кого не похожую, манеру письма, но и в силу причин, которые могут показаться внелитературными: Константин Кравцов не только поэт, но — и даже в первую очередь — православный священник. То есть
