людей новой генерации, полностью вырванных из российской действительности с ее грузом советского прошлого. Но только до конца эксперимент довести ему не удается: власти подкапываются к нему, он вынужден эмигрировать, директор школы кончает жизнь самоубийством, а класс расформировывают. Спустя семь лет кто-то с упорством маньяка истребляет несостоявшихся выпускников. Вот она, фабула, ради которой все и затевалось авторами! “Новые люди”, топ-менеджеры в самых репрезентативных областях современного общества, долженствующие символизировать экономическое благополучие, — перед лицом экзистенциального неблагополучия, неучтенного, иррационального фактора — смерти. Собственно, жесткий эксперимент с современным героем, с последующей его, этого героя, деконструкцией — профиль авторов. Здесь в дело вступает мифология — античная история о воинах колхидского царя, перебивших друг друга. Сила, истребляющая героев, — это они сами. Правда, непонятно, в чем сомневаются авторы и на что направлена их социальная критика — то ли на ныне действующую власть, то ли на ее оппонентов, то ли на шестидесятников, воспитавших и олигархов, и их юных “выкормышей”. Скорее всего, на всех сразу. Словом, “Десять негритят”, плюс “Aзазeль”, плюс проект “Пелевин”, плюс Юлиан Семенов умножить на иронию равно “Чучхе”.
- 1
Вячеслав Репин. Антигония. М., “ТЕРРА — Книжный клуб”, 2005, 352 стр.
Есть книги — открытия, есть просто книги. А есть — книги-закрытия. Первые перекраивают литературный ландшафт, и оценить их могут в основном собратья по перу. Вторые — вписываются в приготовленные очертания и тем не отпугивают читателя. Третьи — плод мужественных усилий автора, пытающегося выцедить последний сок из выжатого лимона, выдавить остатки пасты в тюбике. Традиция исчерпана. Обращение к ней требует утроенных творческих усилий. Иначе получится как в “Антигонии” Вячеслава Репина, где на глазах у читателя являют свою исчерпанность сразу две почтенные традиции — русский классический роман и постмодернистская пародия. Несмотря на одну удавшуюся жесткую кинематографичную сцену (нелепая смерть на реке), роман оставляет ощущение устойчивого дежавю, отсылая ко всей подряд русской классике, от Тургенева до Набокова, и обнаруживая в композиции лишние детали, оставшиеся без употребления, как после разобранных, но благополучно запущенных часов. Такое ощущение, что автор — иногда в обход художественной целесообразности — стремится во что бы то ни стало следовать избранной традиции, создавая рецидив классического романа на современном материале.
ТЕАТРАЛЬНЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ПАВЛА РУДНЕВА
“Король Лир” Вильяма Шекспира. Театр “Сатирикон” им. А. Райкина. Режиссер Юрий Бутусов. Премьера 6 октября 2006 года.
Один из лидеров современной режиссуры, Юрий Бутусов развивается циклами.
Он начинал с изучения природы безумия и артистизма, тождества между этими понятиями. Таковыми были герои пьесы Сэмюэля Беккета “В ожидании Годо” — русскими дурачками-клоунами, бессмысленными, но озорничающими в своем блаженном ничегонеделании. Таковым, талантливым прохиндеем, паразитом-тираном, паразитом — властелином душ, был безумец Сторож в пьесе Гарольда Пинтера. Таковым — талантливым психопатом — был Калигула в пьесе Камю.
Переехавший из Петербурга в Москву Юрий Бутусов начал свой большой шекспировский цикл, продолжив изучение природы харизматичных безумцев, но добавив к этой теме проблему власти, архетип безумца-клоуна на троне. Во всех четырех спектаклях в Москве (“Макбетт” по пьесе Эжена Ионеско, “Ричард III” и “Король Лир” в “Сатириконе”, а также “Гамлет” в МХТ им. Чехова) Бутусов тщательно разрабатывал тему безумия власти. До той степени тщательности, когда спектакли уже стало трудно различить между собой.
В “Короле Лире” произошел эффект именно этого сплошного узнавания спектакля. Все уже было, и все уже случилось ранее: “Король Лир” Юрия Бутусова не обрадовал и, более того, расстроил. Четвертый шекспировский спектакль (если учитывать и “Макбетта”, пьесу Ионеско, построенную на игре с шекспировским мифом) внутри карьеры режиссера не продвинул его вперед. Уверившись в правоте своей темы, Бутусов ставит все одно и то же, в различных вариациях: тему карнавального, “праздничного” безумия любой власти.
Возможно, современный театр совсем перестал разбираться в общественном. Возможно, современный театральный язык после Евгения Гришковца и Ивана Вырыпаева разучился говорить не от своего лица. Возможно, стиль политического театра перестал быть объективированным. Но этот “Король Лир” ставит скорее мировоззренческие, чем эстетические вопросы. “Что ему Гекуба?” Когда смотришь уже четвертый спектакль, где художник ужасается красоте порока и безумию власти, хочется спросить, а какое, собственно, отношение эта публицистическая проблема имеет к художнику и к нам, сидящем в зрительном зале. Сколько можно изумляться чужим порокам, чужим страстям, разыгрывать их? Когда уже будет высказывание о себе, личностное заявление, в котором зритель найдет кусочек и своей боли? Невозможно ведь все время о президенте думать. О себе самом хочется. Театр сегодня интимный, сумеречный, беспафосный.
Бутусову особенно удался “Ричард III” с сильнейшим Константином Райкиным в главной роли (спектакль описан в июльской книжке “Нового мира” за 2005 год). Теперь в этом “Лире”, также с Райкиным в главной роли, отличить собственно “лировское” от “ричардовского” — помимо деталей сюжета — стало совершенно невозможно. Да, Бутусову это удается очень хорошо — под какую-нибудь “пьяцолловскую” грустно-веселую, похоронно-свадебную музычку актеры весело играют в цирковое представление с кровавым контекстом. Убивают веселенько, бодренько, циничненько. Глумятся, нивелируют ценность человеческой жизни, наслаждаются сладострастно своей властью. Есть чувство усталости от этой веселухи.
