Новый Мир ( № 1 2007)

По итогам выступлений А. М. Панкратовой в Ленинграде в марте 1956 года. Публикацию подготовил А. В. Новиков. — “Вопросы истории”, 2006, № 8 — 10.

Академик Панкратова (1897 — 1957) с мая 1953 года являлась главным редактором журнала “Вопросы истории”. Цену “культу” знала не понаслышке (репрессирован муж-германист, преследовалась и сама по “идеологической линии”). В работу по пропаганде нового курса (решения XX съезда партии) она, член ЦК, включилась более чем активно, рассчитывая на понимание коллег и не оглядываясь на неизбежные реакционные “фильтры”, установленные на Старой площади. Она без устали выступала с сообщениями о вреде культа личности для исторической науки, у нее, можно сказать, открылось дыхание . Из залов ее заваливали смелыми (она, кажется, сама не ожидала, как далеко может пойти последовательность размышлений взбудораженной аудитории) записками (часто, заметим, без подписи); Анна Михайловна все это систематизировала и докладными же записками с обильными приложениями вопросов аудитории отправляла в ЦК со своими предложениями, очевидно рассчитывая на честную и плодотворную работу . Редакцию разогнали по партийному постановлению в марте 1957 года, Панкратова не выдержала такой реакции и умерла. А публикация Новикова — это в основном те самые записки “из зала”, включенные в письма Панкратовой “наверх”, глас народа. Изрядная часть этих вопросов — с мотивом-припевом “а сама-то ты где была?”. Впрочем, их стоит прочитать хотя бы для того, чтобы поаккуратней обращаться с выражениями типа “стадо баранов”. Иные кажутся чуть ли не фантастическими.

Алексей Попов. Деятельность органов госбезопасности СССР на оккупированной территории в годы Великой Отечественной войны. — “Вопросы истории”, 2006, № 10.

Вот скажи мне, что это — публикация в том же журнале, но только за какой-нибудь 1980 год, я бы легко поверил. Это просто гимн НКВД, какая-то песня во славу.

“Опыт Великой Отечественной войны убедительно показал, что на размах и эффективность борьбы советского народа на оккупированной территории в годы Великой Отечественной войны существенно повлияла зафронтовая деятельность органов государственной безопасности СССР. Велика роль чекистов в организации партизанского движения в наиболее трагический для нашей страны начальный период войны. Сотрудники НКВД — НКГБ помогали объединяться мелким партизанским отрядам и группам, зачастую руководили ими, оказывали помощь в вопросах конспирации и разведки, ограждали партизан от вражеской агентуры”. …Да нет, на обложке цифра “2006”, все правильно вроде…

Валерия Пустовая. Рожденные эволюцией. Опыты по воспитанию героя: Яцутко, Чередниченко, Кабаков, Павлов, Санаев, Зайончковский. — “Континент”, 2006, № 3 (129).

“Мы сравним опыты романтической подачи темы воспитания в повестях Д. Яцутко и С. Чередниченко, где соперничество с миром за право определять его законы высвобождает в героях чистую энергию личностного начала. Увидим колебания между внешнеисторическим и этическим определением хода воспитания в романе А. Кабакова. Сопоставим воспитательное значение „исключительного” и „нормативного” детства в повестях О. Павлова и П. Санаева и романе О. Зайончковского.

Сюжет воспитания подобен пресловутому поиску Героя. Не найдя его, мы делаем попытку вырастить его из воображенного малыша.

Детство — время страдательного залога, и вырваться из него, найдя в себе опору для действенной жизненной позиции, — цель всех героев сюжета воспитания”.

Пустовая — более чем внимательный читатель, впечатления-выводы от чтения она обжимает по лекалу своей идеи (или сверхзадачи) — вплотную, без зазоров. Вот она итожит: “…Детство гораздо более драматичное духовное состояние, чем принято думать и в песнях распевать. И главный его соблазн — продлить детство пожизненно, так и не решиться проявить себя, перевести детский опыт послушания в пожизненное малодушие не-самости. Так хочется не быть собой и ни за что не отвечать. Проглоти меня, папа Кронос, мне сладко свариться в твоем животе… Но, может, по пути в китово чрево нулю вооружиться острой единицей миссии, для которой он был рожден?”

Этому итогу, между прочим, предшествует вопрос, и, похоже, он обращен не только лишь к разбираемым авторам:

“Что вообще можно любить в своем детстве? Свободу? — но истинную свободу дает только взрослая, драматически связанная с ответственностью, жизнь. Беззаботность? — ну это если повезет с родителями, герою Павлова вот не повезло… Так называемую невинность? — но чего стоит врожденная невинность без опытности, которая рушится, едва ребенка коснется мир? Блаженство неведения о сложности жизни? — но в таком случае тосковать о детстве — все равно что тосковать по сну эмбриона, когда свернулся себе и даже кричать не надо, чтоб мама оказалась рядом, — а отсюда уже только шаг до тоски по загробному покою, как у героя Чередниченко…”

Я задал его и себе. И ответил примерно так: можно любить само детство, точнее, то и тех в нем, с кем (с чем) и по сей день у тебя связываются представления о любви и добре. Если тебя в детстве любили (я, например, помню, что меня кое-кто любил) и эта любовь сумела в тебе протянуться в твое сегодняшнее (уроком, благодарностью, милостью, “авансом”, чем угодно) — как можно с этим расстаться? В литературном смысле мне тут и ходить далеко не надо: есть же произведения моих старших и чуть более старших друзей, скажем, Алексея Смирнова, Бориса Минаева, Дмитрия Шеварова. Но они, кажется, не совсем “актуальные писатели”, вот в чем дело.

Александр Рубашкин. Ждановщина. — “Звезда”, 2006, № 8.

Публикуется в разделе “К 60-летию постановления ЦК ВКП(б) „О журналах ‘Звезда‘ и