читателя: его путешествие вглубь давнего и, боюсь, подзабытого многими текста увлекло меня, например, не меньше предмета повествования. Впрочем, и “общие” места хороши:

“Чухонцев синтезировал в поэме вещи на первый взгляд несовместные. В „Однофамильце” можно найти следы влияния психологической прозы, нацеленной на скрупулезность и правдоподобие в изображении внешней и внутренней жизни персонажей, непринужденные лирические отступления и технику потока сознания с ее отказом от грамотного синтаксиса и отвержением реалистического психологизма. <…> Умение Чухонцева настраиваться на точку зрения персонажа и мастерство передачи различных речевых характеристик, вплоть до тяготения к сказу, отмечалось специально. Чухонцев изначально предъявил способность не только выражать свое „я” (на чем многие пишущие останавливаются), но и пропускать сквозь авторское видение другие, подчас очень далекие от него „я”, за которыми могут стоять совсем иные характеры, ментальности и языки.

Это позиция зрелости, ответа за всех и вся. <…> Эпичность поэта, о которой критика во весь голос заговорила особенно после „Фифиа”, присутствовала в его лирике всегда. Это не только широкое дыхание, неспешная манера повествования и историческая дальнозоркость, но и умение вобрать в себя, остро лично, эмоционально выразить жизненные итоги множества разных судеб, раскрыть их индивидуальность и обобщить отдельные экзистенции до уровня единого национального опыта. Сгустком такого опыта и видится в русской поэзии „Однофамилец” Олега Чухонцева”.

Сергей Соловьев. Воркующие буквы на карнизах. Стихи. — “Дети Ра”, 2006, № 6 (20) <http://www. detira.ru>.

Подборка Соловьева — часть “киевского” номера “Детей”, который готовили Александр Моцар и Максим Бородин.

Соловьевские сны-медитации лучше, конечно же, читать вслух, что я и делаю: получается здорово, что-то вроде “заговора на музыку”. Особенно зацепившая меня жутковатая кошачья “Венеция” (ею открывался, кстати, и 10-й номер “Знамени” за минувший год):

.................................................

Воркующие буквы на карнизах. Крысы,

граверы города. И в зеркалах, как в окнах,

коты стоят и вниз глядят, в тягучем танце

свиваясь с отражением в воде. Уже написан

ветер, твердь, огонь. Как кокон,

они свиваются с собой, идя ко дну, и маски

всплывают их, как нефть. И ночь берет с ножа

губами уголек рассвета. Они, как в осень,

выходят из зеркал и вниз глядят на Лету,

где в вязко-красном бархате лежат,

как серебро столовое, их кости.

.................................................

В сторону, для коллекционеров: в этом и следующем, “азербайджанском”, номере публикуется так называемая “Золотая коллекция танкеток Валерия Прокошина ”. Напоминаю, что это двустишия (2+4 либо 3+3; остальное — дело остроумия, трудолюбия и выбора времяпрепровождения). Разве и мне попробовать?

Пошлостей / навалом.

Душат / танкетками.

Есть и / неплохие.

Лично я приценился к Валентине Ермаковой и Роману Савосте. Они даже как будто перекликаются.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату