револьверах и броневиках как о живых существах: “А там в лесу? Царапнув по прикладу, / Шрапнелька в грудь ужалила меня… / Как тяжело пришлось тогда отряду! / Другой солдат владел тобой два дня…” (“Винтовка № 572967”). В стихотворении “Солдат”, включенном в последний приморский сборник “Уступы”, несколько экземпляров которого Несмелов выпросил у типографа и взял с собой в дорогу, содержится такое описание битвы: “Натягивает одеяло до подбородка, / Вспоминает бой, спотыкаясь в сон… / Тогда поле трещало, как перегородка, / На которую задом пятится слон”. И уж совсем переходя метафизическую границу, он заговорит в “Солдатской песне” об убитых в бою солдатах, снова и снова встающих в строй, который двигается в райский “неведомый край”, чтобы отрапортовать запекшимися ртами: “Умерли честно в труде боевом!” Спустя четверть века эта тема преломится в известной песне Александра Галича “Ошибка”.
…Есть в этом собрании два стихотворения, особенно дорогих для меня использованием поэтического образа и детали. В стихотворении “Разведчики”, вошедшем в первую харбинскую книжку “Кровавый отблеск” (1929), описан драматичный эпизод с пулеметчиками на чердаке заброшенного дома, который то ли загорелся и солдаты не успели спастись, то ли стал жертвой прямого попадания снаряда: “И рухнули, обрушившись в огонь, / Который вдруг развеял веер рыжий. / Как голубь, взвил оторванный погон / И обогнал, крутясь, обломки крыши”. За год до смерти Несмелов напечатал в журнале “Луч Азии” свои теперь уже знаменитые “Старые погоны”: “Чести знак, возложенный на плечи, / Я пронес сквозь грозную борьбу, / Но, с врагом не избегая встречи, / Я не сам избрал себе судьбу. // Жизнью правят мощные законы, / Место в битве указует рок… / Я люблю вас, старые погоны, / Я в изгнаньи крепко вас берег!”
О стихах Несмелова в эмигрантской Европе практически не писали: слишком уж независим и слишком уж удален от “центра”. Об этом прямо сказал в своих откликах на его поэзию и прозу видный белградский критик и филолог И. Н. Голенищев-Кутузов (1904 — 1969). И в обзоре, и в персональной заметке о Несмелове, опубликованных в 1932 году в парижской газете “Возрождение”, Голенищев-Кутузов назвал Несмелова самым одаренным из русских писателей на Дальнем Востоке, не упуская замечаний насчет некоторого перебора с замысловатостью выражений и погони за внешними эффектами. А в финале своего отклика на поэму “Через океан” определенно сказал о “мироощущении эпического поэта, в дни падения и отступничества прославившего простоту подвига”. И, по-моему, не меньше, чем отзывом Пастернака, стоит дорожить соображением Ильи Николаевича о том, что несмеловский военный рассказ “Короткий удар” не уступает лучшим страницам романа Ремарка “На Западном фронте без перемен”8.
Все эти рассказы — и “Полевая сумка”, и “Полковник Афонин”, и “Богоискатель”, и “Аш Два О”, и “Роковая встреча”, и другие — прочитываются, повторим, как грандиозный многосоставный роман, запечатлевший время и человека в нем, взвившегося как оторванный погон в какое-то — неведомое героям этих новелл — новое время.
Вообще о качестве поэзии и прозы Арсения Несмелова следует говорить подробно и отдельно. Читая его стихи, иной раз явственно видишь его тягу и к футуристам (особенно в ранних текстах), его пристрастие к поэтическому дыханию Маяковского, к шаржированности и повествовательности Саши Черного, к магическому звуку Цветаевой. И само собой, в стихах присутствует Николай Гумилев — и как герой многих стихотворений, и как их “покровитель”. Все это для специальных исследований. Конечно, как всякий подлинный литератор, писавший много и часто, Несмелов способен даже и утомить (особенно это касается — согласимся с автором предисловия — его “историософских” поэм), но всегда способен и очаровать, и зажечь. Я уже не говорю о несмеловском уме и прозорливости. Он, как пишет Валерий Перелешин, едва ли не первым понял, что смысл японской интервенции в Сибири — отнюдь не борьба с коммунизмом; жестко и афористично написал в стихах об октябрьских событиях 1917 года как о последовательном продолжении февраля — что так не понравилось многим эмигрантам. Примеры можно множить.
А пока мы открываем наугад книжку и, как водится, читаем вслух. В прошлогодней осенней поездке на Дальний Восток (там проходили презентации несмеловского собрания и свежего номера альманаха “Рубеж”) я, помню, как заведенный декламировал на всех вечерах трагическое стихотворение “Пять рукопожатий” — с его невероятными рифмами, созвучиями и афористичным финалом:
Кто осудит? Вологдам и Бийскам
Верность сердца стоит ли хранить?..
Даже думать станешь по-английски,
По-чужому плакать и любить.
Мы — не то! Куда б ни выгружала
Буря волчью костромскую рать —
Все же нас и Дурову, пожалуй,
В англичан не выдрессировать!
Пять рукопожатий за неделю,
Разлетится столько юных стай!..
...Мы — умрем, а молодняк поделят
Франция, Америка, Китай.
