Новый Мир ( № 10 2007)

Сад с трудом протолкнул в узкое окно нужника своего отчаянно ругавшегося приятеля, вслед за ним выбросил сверток с одеждой, а затем вылез сам. <...> Правда, де Лалле вскоре был вновь арестован и водворен в ненавистный замок”.

С 1784 года усилиями все той же тещи де Сад водворен в Бастилию, где пробыл пятнадцать лет. Легендарное взятие крепости — красный день календаря революционеров всех мастей, — по уверениям маркиза, во многом был приближен благодаря его действиям. 2 июля 1789 года в связи с напряженной ситуацией в Париже были отменены прогулки заключенных. Возмущенный этим произволом де Сад схватил трубу с воронкой на конце (устройство, позволявшее узнику выливать содержимое своей ночной вазы в сточную канаву) и, пользуясь ею как рупором, начал кричать, что в крепости убивают заключенных. Возле Бастилии столпилось множество зевак.

Стремясь избавиться от беспокойного заключенного, комендант Шатле 4 июля перевел де Сада в Шарантон. Через десять дней Бастилию захватила толпа, Шатле зверски убит, маркиз с некоторым опозданием освобожден. Вот так дважды в жизни он символически выходил на волю через анус.

Отношения со свободой — отдельная тема в жизни де Сада. С одной стороны, он заслужил прозвище “вечного узника”, которого стремились изолировать от общества при любом государственном устройстве. С другой стороны… С другой стороны, Гийом Аполлинер назвал его “самым свободным из когда-либо живших умов”. Перефразируя, можно назвать де Сада единственным частным человеком своего времени — и в каком-то смысле абсолютным примером частной жизни, насколько она возможна для философа, идеолога, политика. Несчастье Альфонса Донасьена состояло в его принципиальной невписываемости ни в одну из тех идеологических схем, в которых ему довелось жить. Де Сад предпочитал договор с самим собой любому общественному договору. Де Сад не имел серьезных идеологических или политических разногласий со своими тюремщиками, его сажали за то, что он отстаивал право на частную жизнь, не имеющую отношения к общественным баталиям того времени. И это же упрямое нежелание подчинять логику индивида недолговечным политико-идеологическим поветриям спасало маркиза.

8 термидора (26 июля) 1794 года общественный обвинитель Фукье-Тенвиль вынес приговор двадцати восьми заключенным, среди которых были два заключенных дома Куаньяра в Пикпюсе — де Сад и граф Бешон д’Аркьен. Дальше последовала сцена в духе того же “Монти Пайтона”. Комиссар, выкликавший имена приговоренных заключенных, не докричался до гражданина Сада, поставив против его имени галочку “отсутствует”. В этот день Робеспьер был арестован, власть Конвента пала, но бюрократическая гильотина по инерции опустилась на головы очередной партии приговоренных. Вместо того чтобы, по примеру Андре Шенье, стать последней романтической жертвой революционного Молоха, сварливый маркиз-гражданин сыграл в дурака — и снова остался жив.

И наконец, садосодомия маркиза имела еще один, эволюционный, аспект. В изложении Морозовой он выглядит так: “Целью любых действий либертенов является получение наслаждения, включающего в себя две составляющие: эротический акт и его теоретическое обоснование; акт связан с нарушением запретов и уничтожением других индивидов (преступление против закона сохранения вида) и никогда не подразумевает воспроизведения вида (преступление против закона воспроизведения вида)”. Собственно, содомия подразумевала наиболее очевидную форму бунта чистого разума против установлений Природы и Божественного начала. Недаром вера в Бога вызывала у закоренелого атеиста Сада приступы неконтролируемой ярости.

Де Сад создал универсальную метаконцепцию из материала, который всегда оставался за рамками красивых социальных обобщений, из того, что и в самом деле объединяет всех, — физиологии. Маркиз стал предтечей единственной реальной религии сегодняшнего дня — культа тела. Для Сада тело — единственный камертон, единственный авторитет и советчик, к которому надо прислушиваться. Делать то, чего требует тело, идти у него на поводу для получения удовольствия от жизни — вот кредо маркиза, ставшее основой существования нынешней западной цивилизации. В этой связи ограничения, накладываемые обществом на личность, чтобы управлять ею, рассматриваются де Садом как препятствие для личного счастья, понимаемого как непрерывное наслаждение.

Констатируем: спустя почти два века после смерти де Сада человечество как никогда близко к тому, чтобы исполнить его заповеди. Соитие из акта зачатия новой жизни трансформировалось в “секс” — форму получения удовольствия, сопряженную с рядом побочных эффектов, в том числе с рождением ребенка. Рождение детей на наших глазах превращается в уходящую традицию вымирающей иудео- христианской цивилизации. Исследование жизни посредством наслаждений, получаемых телом, стало доминантой либерального мира. Дети, семья, продолжение рода превратились в атавизм. “Разрушение — один из первейших законов природы” (“Философия в будуаре”). Разрушая, наслаждаться на пути к неизбежной смерти — и есть следование природе, по де Саду. “Садическая утопия” “Ста двадцати дней Содома”, имманентно стремящаяся к самоуничтожению, ныне реализуется с нарастающей скоростью.

Особенно это заметно, когда начинаешь оценивать всю силу увлеченности современных умов метафорикой каннибализма. Мировой триумф голливудских фильмов о докторе Ганнибале Лектере и внутрироссийский — пока преимущественно московский — успех спектакля по пьесе Ивана Вырыпаева “Июль” о маньяке-каннибале, “съевшем Бога”, — два проявления новой культурной моды. Наиболее ярким примером того, как на практике воплощаются в жизнь эти тренды, стала история немецкого сорокадвухлетнего каннибала Армина Майвеса, который в марте 2001 года у себя дома в Ротенбурге в процессе садомазохистского акта убил и съел своего знакомого по интернет-переписке Юргена Брандеса — по просьбе последнего. Сам Майвес заявил, что в одной Германии у него свыше семисот единомышленников. История вызвала шок — и немедленное желание германского режиссера- гомосексуалиста Розы фон Праунхайма снять об этом фильм “Твое сердце в моих мозгах” с Хью Грантом и Брэдом Питтом в роли палача и жертвы.

Майвес и Брандес — не просто ожившие герои романов де Сада, они бескомпромиссные борцы за “вечное сияние чистого разума”. После легализации эвтаназии обществу остается сделать всего один шаг до признания права на убийство по обоюдной договоренности — как неотъемлемого права любой личности.

Родоначальник вербатима и “мыльной оперы”. Как можно узнать из книги, маркиз надеялся, что ремесло литератора позволит ему вести