<
Столкновение с Маяковским в Коммунистической Академии. После моей статьи4 — он меня возненавидел. Выступил я — тотчас записался и он. Не говоря ничего по существу прений, поносил меня бранными словами, ругал «Красную новь» и «Новый мир» и т. д. Передергивал мои слова так, что я даже крикнул ему:
— Маяковский — это хулиганство!
Съел.
В воскресенье 6-го диспут в Политехническом музее. Лефы сорганизовались против меня. В порядке выступают: Третьяков, Брик, Левидов5, Маяковский. Я думал, Раскольников — со мной. Он, оказывается, больше с ними. Малкин председатель. Вел дело так, чтобы я не мог сказать заключительного слова — записались 14 ораторов, каждому по регламенту 10 мин. — а он не прерывает, удваивает. По их плану Маяковский должен был выступить около 12 ч. ночи — ему время, конечно, собранное, продлили бы — он популярен, — затянул бы свою речь до 12 с половиной ч. — а в 1/ sub 2 /sub гасят свет. Я остался бы без заключительного слова. Я потребовал у Маяковского слова к порядку <ведения диспута>. Он отказался. Я настоял и заявил собранию, чтобы ровно в 12 ч. ночи мне было дано заключительное слово.
Собрание на моей стороне — в подавляющем большинстве. Возражения лефов — слабы. Говорят, что я — в заключительном слове — разгромил их основательно.
Вечером вчера беседа с Иваном Ивановичем <Скворцовым-Степановым> по поводу Ингулова. Прочитал мои объяснения Ярославскому и письмо Ингулову. Сокрушительно качал головой — ой-ой-ой, какое безобразие. Сообщил мне, что меня хотят, в конце концов, — в результате всех историй — снять с работы.
— Да каких историй? — воскликнул я. — Ведь историй-то нет; с Пильняком ведь была ошибка — и только6.
— А юбилей «Красной нови»? — сказал Ив. Ив.7.
Ну, что же. Печально.
10/III. <
Я — даже по моему предложению — выступил с речью. А что не пришли вапповцы — так ведь их приглашали. Я сам говорил накануне (юбилей Фриче) с Раскольниковым — будут ли они или нет? Он ответил: «Мы не получили приглашения». Я на другой же день потребовал у Евдокимова объяснений. <Образ председательства?> на юбилее, создаваемый мне правыми писателями. «Я не хотел — <это> Смирнов Н. П., — закричал Евдокимов. — Этот уверил меня, что приглашения посланы и ВАППу, и всем членам политбюро — и в Отдел печати».
Если они на юбилей не пришли, то кто виноват? Кто это знал? Можно ли было это предвидеть? И правильно ли было это?
Разве «Красная новь» дело Воронского? Разве юбилей такого журнала — это праздник беспартийных литераторов, а не нашей партии и не нашей советской литературы? Зачем же оставлять Воронского беспартийным?
<
Вчера на ячейке я говорил о «Красной нови» и о том, как меня сделали центром кампании против Демьяна.
Малышкин мне передает, будто Демьян на меня озлоблен за статью Лелевича о нем в БСЭ. Там Лелевич очень хвалебно пишет о нем и определяет его как крестьянского поэта, перешедшего на точку зрения пролетариата8.
