из антрацитных искр их же тоску дождя,
пролитый керосин, масло и белладонну
втемную приютив, может, и не найдя…
Стена плача
Уйду от сказок, убежим проклятий,
уму не волк, а ежели накатит —
я клевер Храма — клинышки вразброд,
народ-стена — бодаюсь, сам народ.
Перекати-песочницы он вроде,
Исхода горсть в недреманом изводе,
на грудь, на гвоздь, по малой взяв свобод:
“Я, Господи, твой теневой народ!”
За безутешность и за самоедство
пылится непрошибленное место —
там белым зноем долгий негр в кипе
кладет и шепчет про себя себе
то клевера поклон, то метронома, —
разрушенное лето здесь как дома.
Со льном до плеч канючный ангелок
задергал негра, путаясь у ног.
А тот из лабиринта нетерпений
сплошнее теста, жгучих ниш репейней
глазами — в Тору, чаду же — за край
на чистом русском бросит: “Не мешай!”
* *
*
На увальня “боинга” ухом ведет листопад —
лампасы в “мигалках” сверкнули — как быть со шпионом? —
кулек полосатый, жужжа, искупительный яд
по глобусам возится сочным, по коркам зеленым.
Почуял рассвет от Курильских миграцию ос,
