штатском — правительственная трасса, черт побери! Второпях заполняют какие-то бланки, пишут, пишут, обыскивают несчастного Сергунова… Санитары приподнимают носилки, чтоб воткнуть их в салон машины, и, убеждаясь в своей догадке, я начинаю стягивать с правой руки трупа резиновую перчатку — не обугленную, замечаю, чистенькую, и на ней отчетливо виден прямоугольный штамп испытательной лаборатории и белые буквы: “Годен до 28.06.83 как дополнительное защитное средство в электроустановках свыше 1 кВт”. И когда перчатку сдернул, то обнажились черные скрюченные пальцы, спекшаяся от ожога кожа рук. И на ботах — тоже штамп с неистекшей годностью, а когда они сползли с ног, то сразу же задымились черные ступни конечностей и разнесся щекочущий запах горелой овчины…
Столовая по выходным дням не работала, да я и не пользовался ею из экономии. Два сваренных вкрутую яйца, кусок колбасы, кипятильник дал воду для кофе, почти по-рахметовски. Телефон в дежурке трещал безумолчно, из дома уже выдернули главного энергетика и начальника электроцеха, вот-вот заявятся, и до конца смены два с половиной часа, есть еще время узнать, существует ли жизнь на Альдебаране.
Стремянка все еще стояла у стены лакокрасочного цеха, туда и полез, отчетливо сознавая, что дурю, что спятил. Но ведь еще до первого потока лавы изнеженные римляне и римляночки, умащенные лавандой, вставали с мягких подушек борделей Помпеи, чтоб посвятить себя сладостному досугу в колючих зарослях у подножья Везувия.
Поскреб полотном ножовки прожектор, промоченная керосином тряпка прошлась по корпусу — и Вселенная восстановилась в своих незыблемо вечных границах, а русский народ полноправно влился в общечеловеческую семью, и ядоносность поменяла знаки на обратные. Стали заметны следы зубила, по нему колотили молотком, когда отшибали переднюю крышку прожектора, чтоб залезть вовнутрь и сменить сгоревшую лампу.
Та же операция проделана была мною — и притягательный туман таинственности тотчас развеялся. Вместо пластмассового патрона — керамический, что удлиняло срок горения обычной двухсотваттной лампы, но испарения лакокрасочного производства оседали на стекле, отчего временами заводской двор освещался “голубыми карликами”. Одна фаза пробивает на корпус, и прожектор мог загораться от порыва ветра. Не с Альдебарана он, а местный, земной, и не рабами Рима сработан: букву “ять” нащупали мои пальцы.
Ни радости, ни разочарования… А тут и начальство появилось, злое и уязвленное.
Еще раз им прочитано письменное разрешение на производство работ, но его-то можно было и не писать, замена автомата — обыденное плановое мероприятие. Все меры безопасности соблюдены многократно, и поражение человека током в сборке, куда никак не могло проникнуть высокое напряжение, представлялось таким же немыслимым случаем, как…
Но обоим начальникам надо было что-то придумывать, как-то объяснять диковину, составлять докладные, готовиться к допросам в прокуратуре. Соберется консилиум спецов, начнут что-то придумывать, искать причину смертельного случая. Иисуса Христа вспомнят, его распятие, кровоточащие руки и ноги. Уже почти две тысячи лет у преданно верующих христиан вдруг начинают истекать кровью запястья, то есть появляются стигмы. А погибший был верующим, только на сына Господня ему наплевать, на Бога тоже, он на другие святости уповал, когда уходил от мирской суеты, все-таки настигшей его и покаравшей.
Что бы консилиум ни придумал, на какие бы неспецифические реакции организма ни кивал, а писать наукообразную ересь им не разрешат. Три года назад на перекурах семинара узнал о двух не вошедших в сводки происшествиях подобного рода и тогда еще задумался об эффекте несбывающихся прогнозов.
На меня начальники волком смотрели. Они и на подстанции побывали, и прощупали все контакты на силовой сборке, и гетинакс потрогали, и прочитали в акте о съемной ручке, найденной в кармане Сергунова. Придраться не к чему, но так хочется обвинить дежурного монтера во всех грехах! На него списать смерть на производстве, от чего им тоже, конечно, не поздоровится, однако от суда избавит.
Хочется, да колется. Ничегошеньки у них не получится.
Потому что погибший Сергунов спас меня. Он перед началом работы в сборке забрал у меня связку ключей, и, следовательно, ну никак я не мог проникнуть на подстанцию и подать напряжение, а если бы даже и подал, то — гетинакс, рукавицы и боты. Скорей докажешь удар молнии во время гигантской грозы на Альдебаране. А про связку ключей написано в протоколе осмотра, на правительственной трассе все трупы криминальные.
Про стигмы и эффекты не напишешь в объяснительных и докладных, дело прикроют, но начальникам-то — каково? И мне — как жить-то? Сидя перед сборкой, припомнив скандальчик в пивном павильоне, предположил: придет время — и нечто подобное произойдет во всесоюзном, если не в мировом масштабе.
Поднялся, пошел к себе в цех, провожаемый неласковыми взорами руководства. Стал заполнять журнал приема-сдачи дежурств — и призадумался. Что мне писать? Что произошло в силовой сборке № 5 во время замены автомата? Сердечный приступ? Что сказать жене, сыновьям, пятерым внукам погибшего? Ведь косвенно виновен же я в гибели их мужа, отца и деда… Виновен.
М-да.
