девяностых годов стало для нас с мужем то, что наш десятилетний сын и его друзья не знали слов партком и субботник , а словосочетание подпись треугольника вызвало у них бурное веселье! Вот и среди включенных в книгу откликов читателей, появившихся в 2006 году на форуме газеты “Ведомости” после того, как в ней была опубликована статья Кронгауза про уходящие слова, есть проливающая бальзам на сердце история о том, как ребенок принес из детского сада старую детскую считалку-дразнилку “Улица Ленина, дом короля, кто обижается — сам на себя”. Но Ленин он произносил как Левин . А когда отец попытался его исправить, сказал: “Папа, такого слова Ленин — нет!” Замечу, что включение в текст книги Кронгауза читательских комментариев мне представляется очень органичным. Книга Кронгауза, говоря современным языком, — интерактивная. В основу ее положены статьи, опубликованные в различных научных изданиях и средствах массовой информации — журналах “Новый мир”, “Отечественные записки”, “Власть”, “Harvard Business Review”, а также материалы еженедельной колонки, посвященной новым явлениям в русском языке, которую Кронгауз вел в 2006 году в газете “Ведомости”. И хотя газетные и журнальные статьи существенно переработаны автором и соединены в единый текст, книга сохранила некоторые черты газетного или, даже скорее, интернет-текста, на который всякому читателю немедленно хочется написать собственный комментарий, ответить на заданные автором вопросы, согласиться с автором или поспорить. Тем более что, как пишет Кронгауз, все мы находимся во власти слов и у каждого из нас есть любимые и нелюбимые слова, лингвистические симпатии и антипатии, а “лингвистическая рефлексия — один из важнейших процессов, которые связывают народ и язык и — по крайней мере, отчасти — определяют развитие последнего”.
Кронгауз выделяет в современном русском языке “группы риска” — слова, вызывающие у людей разнообразные, иногда довольно сильные эмоции. Это криминальная лексика, молодежный жаргон, язык гламурных изданий, язык интернет-коммуникации и другие области бытования языка. Отношение к этим словам может варьироваться — в зависимости от возраста, социального положения и многих других факторов — от полного их неприятия до горячей любви. Интересна в этой связи позиция автора. Могу засвидетельствовать, что сам Максим Анисимович (впрочем, это же очевидно из его лингвистических работ и публицистических статей) является носителем образцового русского литературного языка. Он практически никогда не употребляет в своей речи ни обсценную лексику, ни жаргонизмы. А уж от некоторых словечек его просто передергивает. Недаром Кронгауз задает даже некоторый список слов и выражений, которые не рекомендуется употреблять студентам РГГУ во время сессии (в противном случае профессор Кронгауз за себя не отвечает): блин, вау , по жизни , я в шоке , я реально готовилась и др. Однако одно дело — не любить какие-то словечки, а совсем другое дело — их запрещать или штрафовать СМИ за их использование. В последней главе “Правка языка” автор объясняет, почему он, как и большинство серьезных ученых-языковедов, возражал против принятия “Закона о русском языке”, хотя, казалось бы, кому, как не лингвистам, следует беречь и охранять родной язык. Обсуждаются в этом разделе также журналистские “страшилки” о реформе русского языка (как пишет Кронгауз, “даже трудно себе представить, что бы это могло значить”) и реальные проблемы, связанные с изданием нового свода правил орфографии и пунктуации, политкорректность и “внешняя лингвистическая политика”.
Я не могу сказать, что согласна со всеми утверждениями автора. Например, Кронгауз считает, что обращение господа к разнополой аудитории появилось в последние годы “по аналогии с неизменяемым по роду товарищи , хотя в соответствии с дореволюционным этикетом нужно говорить дамы и господа ”. Однако если мы посмотрим тексты русской классической литературы, мы увидим, что господа -— это стандартное обращение к разнополой аудитории.
“Змеюкина. Нет, нет, нет!
Ять (идя за ней). Сжальтесь! Сжальтесь!
Змеюкина. Нет, нет, нет!
Шафер (спеша за ними). Господа, так нельзя! Куда же вы? А гран-рон? Гран-рон, силь вупле!” (А. П. Чехов, “Свадьба”).
“Лопахин [обращается к Раневской, Варе, Ане, Гаеву, Трофимову]. Напоминаю вам, господа: двадцать второго августа будет продаваться вишневый сад”
(А. П. Чехов, “Вишневый сад”).
В литературе можно также найти немало примеров, противоречащих утверждению М. А. Кронгауза о том, что полные варианты личных имен, имеющих уменьшительные варианты, ранее в функции обращения без отчеств не употреблялись. Так, И. Б. Роднянская напомнила мне, что в “Даме с собачкой” А.
