Олег поднялся, наморщил лоб, собираясь с мыслями. Посмотрел куда-то в стену... Он был моложе Юрьева года на два, но выглядел старше: волосы редкие, глубокие залысины надо лбом, кожа на лице истонченная, помятая. И жену его не сравнить с Ириной — полная, хлопотливая; этакая тетка, а не женщина.
— Что ж, я очень рад, что оказался сегодня здесь, за этим праздничным столом… — начал Олег, держа в правой руке стакан с соком (алкоголь он не пил). — Вообще, я рад, что в моей жизни появился ты и твоя семья. Год назад, когда я пришел в компанию, то, конечно, мне было сложно в новом коллективе. И первым человеком, кто проявил ко мне внимание, помог, оказался ты. Очень быстро деловые отношения переросли в дружбу, уверен, настоящую и долгую. Москва, — Олег, приехавший сюда из Таганрога, вздохнул, — Москва — город огромный, миллионы людей, а найти друга здесь очень сложно. Я счастлив, что друг у меня появился. За твое здоровье, за то, чтобы все у тебя, и твоей семьи, и твоих многочисленных родственников было по первому классу!
— Ура, ура, ура! — по-гусарски провозгласила Дарья и подняла бокал так резко, что вино плеснулось на салат. — Ой, простите...
Снова чокались и улыбались... Юрьева тронули слова Олега; вспомнилось, как тот пришел к ним с дипломчиком каких-то наверняка липовых маркетинговых курсов, робкий, неумелый, туго соображающий (еще бы, в тридцать пять лет начал в этой сфере работать), и Юрьев ему действительно очень сильно помог тогда. Человеческим отношением в первую очередь. Потом, правда, в определенный момент пожалел, затревожился — Олег к нему буквально прилип, звонил в выходные, предлагал то на какую-то автомобильную выставку сходить, то в волейбол поиграть, то рвануть на Оку на рыбалку или просто интересовался, не нужна ли какая помощь. Хотел поставить его на место, но вовремя понял, почему Олег так себя ведет, и не то чтобы смирился, а стал относиться спокойней.
— Может быть, теперь мой дорогой зарубежный племянник что-нибудь скажет? — подождав, пока гости заедят предыдущий тост, сказал Юрьев; просто так сидеть становилось все тяжелее, а общего интересного разговора не возникало. — Как, помнишь русский язык-то?
— Я готов. — Володя закинул длинную челку к правому уху. — Я за многое вам благодарен, и мама всегда хорошо вас вспоминает, но один раз вы мне в прямом смысле слова жизнь спасли. Помните, в Серебряном
бору купались? Мне лет двенадцать было...
— А-а, точно, точно! — перебил Юрьев. — Это когда ты чуть не
утонул?
Володя закивал, видимо желая рассказать, как дядя спас его, но Юрьев опередил — не мог удержаться, да и событие десятилетней давности,
казалось прочно забытое, вернулось неожиданно ярким, жутко-свежим, так что даже пальцы защипало.
— Это вообще случай! У-ух-х! — Юрьев поежился. — Плывем, я впереди, Володька метра на два сзади плюхает, и тут слышу, что-то не так, шлепки не такими стали. А мне хорошо, ничего не хочется. Кайф, короче... И что меня дернуло обернуться? Оборачиваюсь, а племяш — тонет. Как будто кто-то его под водой вниз утягивает. То скроется с макушкой, то выскочит по грудь. И главное — все это молча...
— Я и не понял, что со мной, — вступил так же горячо, тоже словно только что пережив страшное, Володя. — Ноги — раз! — и перестал чувствовать. Как чужие сделались, не могу двинуть. И тянут вниз.
— Это судорога, — сказал с видом знатока Игорь. — Я, с вашего позволения, выйду покурить.
Юрьев остановил:
— Сперва выпьем. Ты что?.. Да, Володь, вспомнил ты, до сих пор мороз бьет. И как я тебя вытащил?! До берега далеко ведь было.
— Спасибо вам, — потянул к Юрьеву бокал племянник. — Я часто вспоминаю. Думаю, сколько бы всего не увидел, если бы тогда все кончилось...
— Ну не надо! — перебила Марина. — А то я запла2чу.
— Пьем, короче.
С Игорем Юрьев вышел на лоджию. Попросил сигарету.
— Ты ведь бросил.
— Бросил — начал, какая разница... Володька разбередил... Не представляешь, сколько я пережил тогда. За минуты эти. Вижу ведь, тонет. — Юрьев несколько раз затянулся, и в голову ударило тяжелым, ядовитым; он приоткрыл раму, швырнул сигарету. — Крепкие какие. Фуф.
