Ляля стояла на стуле, позади курящих взрослых, окружавших ящик с “бакой”.
И угрюмо думала: “Я не ушика, я людь!”
Расцветали Яблони и груши
У подъезда за ночь народилась не лужа даже, а маленькое озерцо с чистой водой, под которой серел измочаленный, малохольный ледок. Бабка Катька остановилась на пороге, ткнула палкой — проверить глубину — но тут же забыла обо всем на свете, потянула носом и выдохнула: весна!
Весна оказалась в мире как-то вся сразу, в один присест: вчера еще ничто не предвещало, а сегодня — будто тут и была спокон века. Бабка Катька заспешила на солнышко, улькнула, забывшись, в лужу, взвизгнула и сиганула вперед, как девчонка.
— Эх, Катька-Раскатька, когда ж ты остепенишься? — усмехнулась бабка беззубым ртом и сощурилась в синее небо.
С высокой ели посыпались ей в задранное лицо чешуйки прошлогодних шишек. Две вороны вдруг сорвались с вершины, сцепившись и лупя друг друга крыльями. Только у самой земли они разлепились и разлетелись в разные стороны, негодующе каркая. Стая носилась вокруг и подбадривала забияк истошным граем.
— Ишь, клавки расквакались! — фыркнула бабка Катька. — Весна гуляет!
У придорожной вербы она остановилась и бережно подвела к глазам тугую ветку. В основании меховых почек уже забрезжили полупрозрачные зародыши будущих листьев. Бабка Катька быстро поцеловала ростки, провела скомканными губами по вербной шерстке. Упругая радость заколотилась внутри, сотрясая легкое изношенное тело, и бабка Катька запела от полноты сердца:
— Расцветали яблони и груши… — Голос у нее был молодой и сочный, как зеленая горошина в скрюченном сухом стручке.
На песню откуда-то из канавы выскочила черная жучка-подросток. Рот до ушей, хвост ходуном — закинула передние лапы на плечи, едва не уронив, забрызгала с ног до головы талой грязью.
— Кыш, кыш, чумазая! — отпихивалась бабка Катька, а жучка, думая, что с ней играют, напрыгивала опять и опять.
— Хорош балбесничать, петрушка! — прикрикнула бабка и погрозила клюкой.
Жучка усвистала в кусты, размахивая хвостом и собирая на бока старый репейник. Бабка Катька со скрипом согнулась, зачерпнула ладонью снег и принялась оттирать заляпанное пальто. Снег был кружевной, зернистый. Бабка вдруг вспомнила, как в детстве притащила в избу такую же корку весеннего сугроба, похожую на хрустальную подвеску, — мамке в подарок — и положила на самое почетное место.
— Мамка-то пришла, а по перине — лужа растекается! Эка мне и влетело! — весело сообщила бабка Катька желтым мать-и-мачехам, вылупившимся на пригорке; дорога уходила вниз, вспыхивая гирляндами ручьев.
Бабку обогнали шумные школьники с ранцами. Весна переполняла их, выплескивалась через край избытком силы, так что мало было идти или бежать вприпрыжку, они на ходу еще и поднимали друг друга: ты меня сможешь? Ну-ка, а я тебя.
Вихрастый Колька Кнопин вдруг обернулся, подскочил к бабке, обхватил худыми ручонками и, поднатужившись, оторвал от земли.
— Силы небесные! — ахнула она, взлетая.
— Бабку Катьку поднял! Бабку Катьку поднял! — загалдели мальчишки. — Дай мне! Я тоже!
— Бабочка! — завопил вдруг Колька и понесся за первой в году капустницей; ватага ринулась следом, тут же забыв про бабку.
Отдышавшись, она двинулась дальше. За поворотом, на пятачке сухой травы, школьники постарше ходили на руках.
— Вона! Акробаты! — опасливо подивилась бабка Катька, на всякий случай переходя на другую сторону дороги.
На остановке перебирал ногами пьяница из соседней деревни. Рядом стояла девочка в шапке с помпоном и четко, как у доски, рассказывала:
— Родители подарили мальчику черный фонарь с призраками. Мальчик долго боялся его
