На темных отмелях шумели темные ивы, клонили головы к воде, лодка плавно шла по стремнине. Янка вздохнула.
— Говорят, — сказала она, — если плыть вот так, по лунной дорожке… вот так… плыть и плыть, можно…
— Что? — спросил он почему-то шепотом.
— Попасть в другое место.
— Какое?
— Никто не знает.
Плеск весел. В дальних камышах кто-то заворочался и ухнул. Никодим сказал:
— Это все-таки была рыба.
— Может быть, — равнодушно ответила Янка.
— Или выдра.
— Ага. Или выдра.
Вода была черной, но там, где лодка рассекала ее, на изломе, отсвечивала маленькими бледными полулунами. Иногда нос лодки разрезал плавучие островки мусора — стебли камыша, перепутанные с травой, ивовые листья, похожие на маленьких темных рыбок.
Далеко за окоемом зарница багряной лентой обняла темный лес, острые зубцы елей взметнулись вверх на фоне дрожащего, свивающегося в кольцо света.
— Ось, вон он. — Она показала подбородком. — Огненный змей. Они всегда на Успение прилетают. Они к вдовам ходят. Оборачиваются людьми и ходят. А вдов сейчас много, ох много.
— Зарница, — сказал он. — Просто небесное электричество. Электричество, Янка, это ого-го что такое.
— Батя привез однажды лампу, — сказала она. — Говорил, електрическая. Нажали на пимпочку, а она не горит.
— Конечно не горит, — сказал он серьезно. — Для этого нужны особые провода. И еще электростанция, чтобы вырабатывать электричество. Я тебе потом объясню.
Она пожала плечами, одновременно налегая на весла:
— С керосинкой проще.
Никодим помолчал, потом спросил:
— А русалки нас больше не тронут?
— Не-а, они сейчас сонные.
— А этот ваш… дурачок?
— Так то ж на Иванов день.
С весла сорвалась капля, ударила по воде, и где-то внизу, из-под воды, ей ответила тихая, но частая барабанная дробь.
Он вздрогнул. Она усмехнулась, зубы блеснули в темноте.
— Это ж рыба. Вьюн. Такая рыба, болтливая дуже.
— Куда твой отец увез этих… недобитков?
— Людей, — сказала она терпеливо.
