Где нам и не снилось, где так не бывает,
где лишь удивись и замри —
носатые люди гуляют от края
до края квадратной земли.
Я и моя священная корова
1
Я ненавидела свою корову, а она — меня.
Хотя мы и были два сапога пара: обе псишки. Мы конкурировали друг с другом, кому быть более ненормальной, и корова всегда одерживала надо мной верх, потому что бегала гораздо быстрее. У нее было четыре ноги, а у меня — всего две.
Бывало так: идем мы с ней по селу, полдень, солнце печет, у меня нос облупливается от полуденного зноя, она, черная, как смола (несмотря на то что ее мать была целиком белой), тихонько трюхает впереди, время от времени предупредительно оборачиваясь, чтоб зафиксировать смену моего настроения. Я ей говорю:
— Сука, ну теперь хоть, когда все кончилось, ты мне можешь объяснить, зачем нужно было удирать в лес?!
Ласька хлопает большим черным глазом в мою сторону и молчит.
— Ты не подумала, каково это мне?! — начинаю я повышать голос. — Ты же видела, что я читаю книжку! И книжка очень интересная! Если бы ты в жизни прочитала хоть одну книжку, то знала бы, как это, когда читаешь, а какая-то дурная корова, за которой ты вынуждена присматривать, как сумасшедшая срывается с места и дует прямо в лес!
Ласька рассчитывает, что я сделаю скидку и спишу ее вину на оводов и мух.
— Мало ли что — оводы и мухи! Меня они тоже кусали, но я же не бегу в лес!
Мы проходим мимо хаты Вуланов. У калитки стоит Люба Вулан — глухонемая девчонка, которую каждый день на пастбище “любит” ее нормальный младший брат. Она каждый раз при этом как-то по- дурному хохочет, и мне всегда от этого смеха становится жутко.
— Ты знаешь, как мне хотелось тебя отлупить? — продолжаю я. — Очень хотелось! Но ты так быстро бегаешь, что мне не угнаться! Вот вернемся домой, и тогда я тебя наконец набью. Хорошенечко набью! Прутиком! Чтоб ты помнила!
Проходим хату Камайкиной. Я подгоняю свою корову, потому что боюсь с ней, с Камайкиной, встречаться. Она — старая маразматичка, которая два года уже как на меня охотится. Ласькина мать распотрошила в поле ее копну сена, пока я читала “Отверженных” Гюго.
Еще одна хата, за ней моя, а потом сельмаг, в котором ничего не продается, кроме сладкой сильногазированной воды “Яблоко”, жвачки “Turbo” и спичек.
— Ох, как же я тебе задам! Аж дубрава зашумит!
Корова встревоженно хлопает на меня своим большим черным глазом и низко опускает голову, словно хочет пощипать на дороге травку.
— Нечего бить на жалость! Я уже сколько раз тебя жалела, а ты — опять за свое?!
Калитка дома моей бабы распахнута настежь и, чтоб не закрывалась, подперта кирпичом. Ласька сейчас нырнет в калитку, попьет под ясенем воды (хотя я буду кричать, чтоб баба дала ей не воды, а дуста,
