потому что она уже успела нахлебаться какой-то дряни из лужи), Ласька посмотрит на бабу жалобно- жалобно, словно я ее не пасла, а пытала раскаленным железом, а я буду кричать, чтоб баба спутала ей ноги и привязала, потому как она, корова, — дурноватая.
Ласька замедляет шаг, немного раздумывает. До калитки несколько метров. Отсюда хорошо видно подворье Васильовских: высокая худющая мама и три рыжие, как мыши, девочки. Они сидят на ступеньках крыльца и ждут, когда помрет их старая тетка.
— Иди-иди, не бойся, я буду тебя бить не очень сильно!
Но Ласька внезапно принимает кардинальное решение и скорым ходом, в одно мгновение, проносится мимо калитки, галопом мча дальше.
— Ах ты ж и сука! — кричу я и бегу за ней. — Вернись! Куда ты летишь! Все равно никуда от меня не денешься!
Корова знает, куда ей деться. Она устремляется прямиком к магазину, и я не успеваю в очередной раз обозвать ее сукой, так как она вбегает в открытые железные двери и исчезает внутри.
Сельмаг когда-то был начальной школой. Моя баба отучилась здесь два года, а потом стала пасти корову. Все, что случается, происходит не просто так. Ласька забежала в бывшую школу, по-видимому, для того, чтобы отмолить грехи бабиных коров, и особенно той, из-за которой баба так и осталась неграмотной.
За прилавком сидит Мурашка — старшая продавщица, для которой дело чести — отсидеть до конца положенное время в пустом магазине. Она меланхолически смотрит на мою корову, а корова умоляюще — на нее. Если бы за коровой не влетела я, Мурашка точно сказала бы Лаське:
“Я вас слушаю. Что вы хотели?”
— Ласька! Пойдем домой! Обещаю, что не буду тебя бить, — устало говорю я. — А хотите, — обращаюсь я к Мурашке, — давайте зарежем эту корову, и у вас будет чем торговать.
Мурашка поначалу радуется, но вовремя спохватывается:
— А баба не будет против?
— Бабе мы не скажем. Я навру, что корову забрали в дурдом…
Наконец мы — две псишки — приходим домой.
Баба встревоженно выглядывает из-за ворот.
— Где ж вы так долго? — говорит она и дает Лаське пить из ведра холодную колодезную воду.
— Дайте ей лучше дуста, а не воды, — еле хватает меня на хоть какую-то защитную реплику.
Ласька трется о худенькое бабино плечо, словно домашний пес.
— Маленькая моя, — гладит корову баба, — устала? Хочешь питеньки?
— Очень устала, — отвечает Ласька. — Больше всего из-за нее, — кивает она в мою сторону, — как она меня мучает! Когда уже наконец за ней родители приедут?!
Родители приедут через несколько дней. Немного осталось. Меня перед школой нужно как следует отмыть, особенно отскрести грязь, въевшуюся в пятки, и вывести вшей. Нужно купить тетрадки и дневник. Так что они могут приехать вот-вот, сука ты паршивая, Ласька.
2
Люба Вулан не всегда была глухонемой. В детстве она упала с чужой черешни, когда хозяин застукал ее за кражей ягод. После этого, от перепуга, она больше не проронила ни слова.
Хотя некоторые говорят, что она родилась без верхнего нёба и вообще никогда не разговаривала.
Люба носит длинные потрепанные юбки и ходит босиком в любую погоду. С целью экономии ее всегда стригут наголо. Когда у нее месячные, она ходит заляпанная кровью.
Люба стала для своего брата первой женщиной…
