Старику еще мать рассказывала, что молодые ветки деревьев козы любят больше, чем самую свежую сочную траву. Возле больших деревень, случается, целые леса засыхают, потому что козы подчистую съедают подрост.
Старуха, хозяйка коз, наведя свое стадо на корм, теперь оперлась на палку, бессмысленными красными глазами щурилась на город под горой.
— Не понимают, и жаловаться некому, — спешно шагая прочь от мучительного зрелища, сам себе говорил старик. — Без леса самим же хуже будет!..
Еще через несколько дней, поднимаясь в гору, старик издали увидел вьющийся над склоном синий дымок и на этот раз сразу понял, в чем дело.
— Опять траву подожгли, сволочь какая-то...
Над желтым еще вчера склоном ветром носило черный травяной пепел. Черные проплешины с малиново-красным огненным ободком по краям, разрастаясь и источая дым, казались старику скорбно- траурными, точно венок из пожухлых цветов, давным-давно оставленный на чьей-то могиле.
— Погубят лес, вырасти не дадут! — сокрушенно вздыхал он, вытирая со лба пот. — Сдуру вот так кто-нибудь подпалит...
Бессильный что-либо изменить, он прибавлял шагу. Перед глазами старика так и стояло: едва проклюнувшуюся древесную поросль в несколько минут уничтожает движущийся валик огня... Тем не менее ближе к вечеру, переделав дела по саду, он снова брал в руки лопату, отправлялся на склон. Возникающую в голове мысль, а не бессмысленна ли его работа, упрямо гнал прочь, чувствовал, что уже не может отказаться от идеи сажать лес.
Работая на плато, старик так забывался, что не видел, как мимо него привычными маршрутами топают дачники. Иногда, выпрямив уставшую спину, замечал маячащую на тропинке фигуру с ведром в руке и рюкзачком за плечами, смущался, скорее снова хватался за лопату. Сажая лес, старик чувствовал себя словно бы ширмой отгороженным от остального мира и не знал, что давно уже стал предметом соседских разговоров. Поэтому он удивился, когда однажды Алеся, соседка с мальчишечьим голосом, подойдя, спросила из-за забора:
— Дедусь! А что ты там на горе делаешь? Я как ни иду домой, смотрю, ты стоишь, лопатой в земле ковыряешь...
— Лес сажаю, — неожиданно для самого себя сознался старик. — Там, на плато...
— Ле-ес? — озадаченно протянула Алеся. — А не сухо сейчас...
—?Для семян-то? — Старик усмехнулся. — Это для саженцев сухо. А семена своей влаги дождутся: дождь будет или весной снег растает. Солнышко пригреет, они и пойдут в рост.
Через несколько дней, выйдя из проулка с лопатой и новой сумкой для семян, старик на повороте столкнулся с председателем кооператива.
— Лес сажать пошел? — усмехнулся тот. — Молодец.
Добравшись до места на плато, где закончил посадки накануне, старик еще долго оглядывался на мирно зеленеющий дачный поселок, за заборами которого ему мерещились десятки пристально наблюдающих за ним враждебных глаз.
Дочь, не приезжавшая на дачу целую неделю, неожиданно заявилась в середине дня — старик как раз обходил грядки фасоли, собирал в ведерко сухие уже, шуршавшие, словно бумага, вызревшие стручки.
— Работаешь? — пристально, по-прокурорски глядя на отца, спросила она. — Что, помощь тебе не нужна?
Удивленный и обрадованный было старик выпрямился с ведром в руке.
— Да как же не нужна! — воскликнул он. — Вот, фасоль надо лущить. Капусту, перцы я еще не поливал…
— А что ж ты делал с утра? — перебила дочь строго. — Ты же ушел когда?..
Старик помрачнел, глаза опустил в землю. Несмотря на обеденный только час, дочь уже успела где-то набраться. Стоя перед домиком, едва держалась на ногах.
— Делал что? — переспросил старик спокойно. — А ты знаешь, сколько тут работы в саду?
