Трава была яркого последождевого цвета. Однотонного, цвета зеленого фломастера — каким рисовал траву в детстве. Обычного цвета обычная трава. Он шагнул в нее. В ботинках хлюпнуло. Романчук снял их и пошел босиком. Где-то здесь должен быть велосипед... Где-то в мокрой траве, погребенный под архивной пылью, грязью...
На него наваливалось что-то тяжелое, сознание прояснялось медленно. Ему не хотелось оглядываться на дом с фиолетовыми ставнями. Желтые цветы пропали, осыпавшись. Облака в небе были молочно-белые и не закольцовывались в щелбаны. Они лежали как на плоскости.
— Ну, где твои девять граммов неба, Небесный Снайпер? — сказал Романчук негромко.
Скривив губы, он расстегнул рубашку на груди и крикнул. Голос был как укутанный ватой:
— Эй, покажись! Объясни, зачем это! Зачем нам это?! Почему так?— острее?! Эй ты, Небесный Снайпер! Делай работу! Я не закрываю окна! Ты хочешь потерять работу? — Он раскрутил ботинки и забросил их в белые облака.
Замерев, понюхав одежду, он нажал звонок.
— Как я за тебя боялась! — Заплаканная Лю кинулась на грудь. — Ты жив, в порядке… Передавали, что-то с Архивом, взрыв... У нас оборвало все провода, оборвало связь, — жаловалась она сквозь слезы, вжимаясь в него.
— Да, мой телефон... — промямлил он, обнимая ее неузнавающими руками. Ему было так стыдно.
— Ты потерял телефон?.. Где твой велосипед? Где твои ботинки?
— Да... э... Мой велосипед...
— Поздравляю!
Как он привык к бесконечным “поздравляю, ты напился”, “поздравляю, ты порвал рубашку”, “поздравляю”...
Романчук сделал движение плечами, освобождаясь от объятий. Как ему все надоело, как он сам себе надоел...
— Поздравляю, у нас будет! У нас теперь точно будет, — вся светилась она слезами, теребя его. — Я проверила еще раз. Ты будешь ждать? Я буду. Мы будем ждать! Мы будем очень ждать, да? — говорила она светло.
Лапшина Елена Евгениевна родилась в подмосковном Фрязине в 1970 году. Закончила экономический факультет МЛТИ. Пишет и публикуется с начала 2000-х годов. Автор двух стихотворных сборников. Живет в Москве, работает в журнале “Октябрь”.
* *
*
Отпустишь калитку, горний покинешь сад,
и мнится: не то казарма, не то барак…
И бродишь, торя насквозь коммунальный ад,
тараща глаза в густой коридорный мрак,
касаясь рукой замшелых чужих пальто,
плечом задевая лыжи, тазы, тряпьё.
