1840-х годов. «Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей»: имеется в виду, конечно, не Великороссия, а Русь, сохранившаяся только на Украине.
Не найдется этой идеологемы и у Шевченко: чтобы утвердить свое , оба писателя отказывались от общего . Во «Взгляде на составление Малороссии» (1835) Гоголь дал историческое обоснование этому: «И вот южная Россия, под могущественным покровительством литовских князей, совершенно отделилась от северной. Всякая связь между ими разорвалась; составились два государства, называвшиеся одинаким именем – Русью. Одно под татарским игом, другое под одним скипетром с литовцами. Но уже сношений между ими не было. Другие законы, другие обычаи, другая цель, другие связи, другие подвиги составили на время два совершенно различные характера». В поздней записной книжке читаем: «Обнять обе половины русского народа, северн. и южн., сокровище их духа и характера». Вряд ли одна из половин может быть старше другой или ближе к Киевской Руси.
Обособленность гоголевской Украины от Руси в некоторой степени скрывало то, что писал «Рудый Панько» по-русски. Для тех, кто почему-то сочинял на «диалекте», оправданий не было. В 1831 году – считайте, одновременно с выходом первой книжки «Вечеров…» – журнал «Телескоп» рецензировал «Украинский альманах»:
«...мы большего ожидали от украинцев. Им принадлежит высщее назначение: быть для нас органами своей поэтической родины, обильной свежими, драгоценными остатками русской, общей нам древности. Пусть займутся они прилежной разработкой этой богатой почвы, под браздами коей найдутся воспоминания собственного нашего младенчества, застуженные в нас северным холодом. Мы обещаем им за то и нашу сердечную благодарность» [7] .
Конечно, не все придерживались такой точки зрения. Скажем, для Николая Полевого малорусский миф был лишь мифом, вину за создание которого он возлагал на Карамзина: ведь, согласно «Истории Государства Российского» (в издевательском пересказе редактора «Московского телеграфа»), Малороссия « была Россия и теперь Россия; вся разница, что там течет Ворскла, а близ Москвы Ока; что там говорят не чистым Русским языком, а у нас чистым» [8] . Полевой, с беззастенчивостью истинного жителя Империи, предлагал признать, что Малороссия никогда не была «древним достоянием» России (опять слова Карамзина!): эту страну завоевали – как англичане Шотландию и Ирландию. «Мы обрусили их аристократов, помаленьку устранили местные права, ввели свои законы, поверья <...> но за всем тем обрусить туземцев не успели, так же как Татар, Бурятов и Самоедов». Раз уж малороссы оказались в таком ряду, понятно, что ни о какой особой их «русскости» говорить не приходится. «В сей народности мы видим только два основных элемента древней Руси: веру и язык , но и те были изменены временем. Все остальное не наше: физиогномия, нравы, жилища, быт, поэзия, одежда».
Потому-то Полевой и встретил с такой неприязнью гоголевские «Вечера…», что, как показал Ю. Манн [9] , усмотрел в них подделку под великорусские вкусы. Знаменитое и вполне комичное восклицание критика («...Вы, сударь, Москаль, да еще и горожанин») вызвано изумлением того же рода, которое выражено и в рецензии «Телескопа» на «Украинский альманах»: малоросс ведет себя неправильно; гопак не так танцуется! Или, говоря более строго, украинская литература не должна дублировать великорусскую ни содержанием, ни стилем.
Примечательно, что одновременно с Полевым – но с другой, сугубо украинской точки зрения – выступил Алексей Стороженко, насчитавший в «Вечерах…» (и справедливо) десятки этнографических ошибок. Свою статью он напечатал под псевдонимом Андрій Царынный, разъяснив в специальном примечании, что «царынный» – это сторож у сельского шлагбаума [10] : он не даст невеждам пробраться в святые пределы украинской деревни.
В недоверии к национальной (или этнографической) чистоте Гоголя Стороженко смыкался с Полевым, но в остальном их отзывы оказались совершенно различны. Полевой, перейдя от общего тезиса к конкретным аргументам, стал повторять то же. История Малороссии являет события – разумеется, «дикие»; песни малороссийские выражают «дикую Поэзию степей»; а поскольку ассимиляция захваченных земель есть дело решенное и для всех очевидное, то «малороссиянин есть человек прошедшего времени», что и сам сознает (русский, понятное дело, – «весь для настоящего»). Конечно, малорусский язык – не испорченный поляками древнерусский, но полноправный восточнославянский; конечно, малорусская литература в XVII веке оказала сильное влияние на великорусскую – но писалась-то она на «мнимом», искусственном языке. Как же обстоит дело в современности? Был «казак-стихотворец» Климовский, был общий любимец Котляревский, но сейчас малороссы ведут себя как-то странно. Неправильно ведут себя. «В новейшее время явились опыты стихотворений на малорусском народном языке, но поэты не понимали, кажется, что такое народная поэзия. Забыв свою поэтическую Историю, они – переводили Мицкевича, Гёте, Биргера...»
Ни Полевой, ни другие рецензенты «Вечеров…» – да что там говорить, и Гоголь! – не понимали, что стали свидетелями перелома в украинском национальном самосознании. Для многих даже эти слова показались бы нелепостью. Для чего «туземцу», не вполне отделившемуся от дикой природы, читать Гёте, да еще в переводе на народный язык. Не будем винить Полевого: и тридцать лет спустя это было неочевидно для такого убежденного деятеля украинского движения, как Николай Костомаров.
