Авторы «Вех» оказались правы: в своем общественном идеале, в основе гражданского и государственного процветания лежит метафизика — представление о высшей, хотя и падшей природе человеческого существа и об онтологических основах его сосуществования с себе подобными. История подтвердила их правоту на положительных примерах, воплощая те же заветы в европейских странах. Камень, отвергнутый строителями, стал во главе угла не нашего здания. При этом нельзя, конечно, настаивать на том, что на европейской земле да не нашлось собственного камня, подобного этому.
В Западной Европе ряд стран после Второй мировой войны развивались на идеях, близких социальным представлениям «Вех». «Немецкое экономическое чудо» обязано политике ХДС — христианской партии во главе с канцлером Людвигом Эрхардом. Оно взошло не на секулярном, а на католическом фундаменте, ориентированное папскими энцикликами — «Quadragesimoanno» («Сороковой год») и «Materetmagistra» («Мать и наставница»). По сути это был «третий путь» между разгулом дикой стихии и зарегулированным, диктаторским порядком; между изоляционистским индивидуализмом и угнетенностью индивида со стороны общественного целого [2] . По «третьему пути» нужно было двигаться, как по срединному острию, «не соскальзывая ни по правому, ни по левому его уклону» («Котлован»). Но траектория этого пути не есть результат некоего механически вычисляемого среднего арифметического между давящим авторитетом и хаотической атомарностью, а есть вывод из представлений об устройстве самого бытия как состоящего из взаимозависимых элементов — человеческих существ, связанных между собой и с человеческим целым. «Принцип солидарности действует сначала в бытии и лишь затем выводится в долженствование», — подчеркивает немецкий теоретик солидаризма. «Этот баланс часто нарушался в новейшей истории, и общество кидалось от кровавой революционной каши к атомарному распаду. Или наоборот: коснело, забыв об общественной солидарности, в правовых крайностях либерализма. И тогда наступала потребность баланса.
В каждую страну солидаризм приходил „на национальных ногах”» (В. Сендеров) [3] . Современное европейское государство под левым ветром общественного мнения уклонилось в сторону социализма, но с человеческим лицом, — все же христианская закваска продолжает работать на него, и ХДС путем выборов участвует в проведении социально-экономического курса страны.
Концепция «третьего пути», или солидаризма, будучи социальной проекцией христианского либерального консерватизма, олицетворяемого в старой российской традиции Пушкиным и Соловьевым, а в ХХ веке «Вехами», развивалась и русскими умами и ходила на русских «национальных ногах». Между прочим, вклад в ее философское обоснование, послуживший также делу построения «социальных государств» послевоенной Европы, внесли и русские эмигрантские мыслители. Это — Н. Лосский, теоретик интуитивизма, писавший: элементы субстанции «частично единосущны, все они сращены в одно целое; состояние каждого из них существует не только для него, но бессознательно существует и для всех других»; это — С. Франк, автор «Духовных основ общества»; это — И. Ильин и С. Левицкий.
На русских «национальных ногах» христианская политика начала свой путь при образовании нации. Св. Владимир Креститель, как мы помним, настолько близко принял к сердцу евангельские заповеди, что основал беспрецедентное в истории Средневековья «государство всеобщего благоденствия». Верховный глава «принял Евангелие как своего рода руководство к действию» (А. В. Карташев). Он учредил детально продуманную систему щедрой натуральной и прочей государственной помощи «сирым и убогим», больным, вдовицам и странникам, распространяющуюся по всей Руси, включая последние «деревенские захолустья». Дело дошло до отмены смертной казни («Не убий»), и только под давлением ближайшего окружения Святитель с тяжестью в сердце отменил свое распоряжение. И хотя в дальнейшем евангелизация общественного устройства не стала ведущим принципом ведения государственных дел, политика, завещанная Крестителем Руси, вопреки распространенному стереотипу очернительства династии Романовых, пунктиром, но прочерчивалась в либеральном реформаторстве правителей Дома. А чего стоит одна эпоха Столыпина, от которой благодаря усилиям левой пропаганды в памяти народа долго оставались болтаться одни «столыпинские галстуки», — эпоха, сулившая России прочный социально-экономический расцвет?! Чем не единомышленники были веховцы столыпинской программе — воспитать из русского крестьянина гражданина? Ее смела революционная террористическая воля.
А откуда она взялась, описано в тех же «Вехах». Их идеи не одержали победы в 1917 году, потому что они опередили время, почва была не подготовлена. Но ведь то же самое произошло и в 1991-м, в прекрасный момент люфта, свободы выбора… И тут веховство снова оказалось не ко двору: при всей их отваге младореформаторам, гайдаровцам, все же воспитанникам советского времени, были близки идеи Февральской революции, близок экономический материализм, веховская же идеология была слишком далека и недоступна. Появилось, правда, адекватное политическое образование (наша ХДС), а именно — ХДД, христианско-демократическое движение В. Аксючица, но дело сорвалось. Быть может, причина тут — кадровый дефицит. Веховцы были людьми высшего уровня, но таких людей большевики извели, опустошая российский генофонд. Мало найдется тех, кто при решении важных проблем мог бы пренебречь своими интересами: либо честолюбием, либо корыстолюбием. Эти факторы для Бердяева, Франка, Струве, Гершензона и всей семерки не могли заслонить или исказить решение умственных и духовных судьбоносных для России задач. Тип Турбиных был ликвидирован как класс. Вместе с генетической чисткой, ликвидацией духовной и культурной аристократии нация потеряла и чувство чести, необходимое ведущим умам, чтобы мыслить и действовать в интересах нации. Разумеется, отдельные особи высшего порядка еще найдутся на необъятных российских просторах, но требуется достаточная их численность и способность как-то консолидироваться, чтобы стать влиятельным в стране фактором.
То, что причины революции и ее долгого последействия коренятся не в субстанциальных силах (вспомним опять Гегеля) российской истории, а прежде всего в ее надстроечной части, отвечает на ставший дежурным уже вопрос: актуальны ли «Вехи»?
Да что же, кроме них, есть вообще для России актуального?! Разве в остальном мы не разочаровались?
Кому теперь неизвестно, что появление сборника «Вехи» в 1909 году вызвало беспрецедентное общественное возбуждение и яростный отпор? За исключением немногих положительных откликов со стороны единомышленников и симпатизантов (журнал П. Б. Струве «Русская мысль», «Московский еженежельник» кн. Е. С. Трубецкого, журнал «Весы», отзыв А. Белого, газета «Новое время», отзыв В. В. Розанова и еще несколько менее известных изданий) с разных политических флангов скандализованного общества — от ревдемократического до либерально-кадетского — в смельчаков бросали бешено каменья. «Пророческая глубина „Вех”, — писал Солженицын в 70-е годы в статье „Образованщина”, — не нашла (и
