— Мой пиджак сшит из кожи страуса, — объяснил Евтушенко, — а эти пятнышки — следы вырванных перьев.
На это Гарсиа Маркес сказал:
— А вот перья напрасно вырвали. С ними было бы гораздо более живописно.
И наконец, самая лучшая из всех историй, связанных с Евтушенкой. Я позаимствовал ее из неопубликованных записок главного врача поликлиники Литфонда — Евгения Борисовича Нечаева.
В начале шестидесятых, можно сказать — в зените своей славы Евтушенко вместе с Роланом Быковым шел ужинать в ресторан Театрального общества. При входе стояла какая-то девица, которая попросила ее провести, но не в ресторан, а в помещение ВТО. Поэт и актер посмотрели на нее и пригласили с собой на ужин.
Быков был человеком пьющим и сложения не богатырского — он после нескольких рюмок задремал. А поэт стал заигрывать с девицей, но она интереса к нему не проявляла.
Тогда он воскликнул:
— Да ты знаешь, кто я? Я — Евгений Евтушенко!
В ответ она произнесла:
— Тоже мне — Евтушенко нашелся!
Тут он показал ей членский билет Союза писателей.
— Подумаешь, — сказала она. — Такую ксиву вон на том углу купить можно…
Тогда Евтушенко стал теребить дремлющего Быкова:
— Ролан!.. Ролан!..
Но тот не просыпался…
— Ролан, ну проснись!
— А? — отозвался актер. — Что?..
— Ну скажи ей — кто я!
— А х… его знает, кто ты... — пробормотал Быков и снова погрузился в сон.
В конце шестидесятых (и в начале семидесятых) годов Госкино возглавлял некий Алексей Владимирович Романов. Мой приятель — режиссер Леонид Менакер вместе со своими коллегами был на приеме у этого начальника. (Тут надобно пояснить: Никита Хрущев был уже в отставке.)
Романов поучал своих подопечных, призывал их “смелее вторгаться в жизнь”. Он говорил:
— Вот я вам сейчас пример приведу. В прошлую субботу я ехал на дачу и вдруг вспомнил, что у меня нет минеральной воды. Я попросил шофера остановиться возле гастронома и пошел купить несколько бутылок. Подхожу я к прилавку и слышу — за моей спиной кто-то громко говорит: “Романов!” Я еще удивился: почему не “товарищ Романов”? Или “Алексей Владимирович”? Поворачиваюсь и вижу — Никита Сергеевич в соломенной шляпе. И он мне говорит: “Почему такие плохие фильмы снимаются?” И тут же стал распекать продавщицу: дескать, у нее на витрине все товары лежат неправильно…
Семидесятый год, завершающий десятилетие, прошел в Совдепии под знаком “столетнего юбилея Ленина”. В течение всей жизни я испытывал к этой фигуре отвращение и даже брезгливость. Мне нравились анекдоты про “Ильича”, которые имели хождение в советские времена.
Я и сам позволял себе шутить на эту небезопасную тему.
