признает, что для этого нужна «глубокая интуиция единства и высшей цели мира», которую можно найти только в религии, что и присутствовало в мотивациях Тейяра. Находя у Тейяра поразительные переклички как с русской религиозной философией (учение Соловьева о богочеловечестве, Трубецкого о человеке как «друге» Бога и Бердяева о творчестве), так и с православным учением в целом (точка Омега как теозис), отец А. Мень отмечает его «особое откровение о Земле», которое «своим научным синтезом помогает возникающему диалогу между христианами и нехристианами» и вносит лепту в построение «целостного христианского миросозерцания» [20] .
Подводя итоги «русской эпопеи» Тейяра де Шардена, стоит упомянуть еще, что некоторые исследователи находили следы его ноосферических прозрений у И. Ефремова, который «создал теоретическую модель ноосферы» в романах «Туманность Андромеды» и «Час Быка» [21] . Впрочем, разговор о пересечениях идей Тейяра с фантастикой слишком плодотворен («Солярис» Лема — Тарковского как реализация ноосферы, «Космическая Одиссея 2001» С. Кубрика и «Схизматрица» Б. Стерлинга, заканчивающиеся рождением совершенного, не совсем даже антропоморфного человека будущего), чтобы обсуждать его здесь [22] .
Светлана Григорьевна Семенова — доктор филологических наук, главный научный сотрудник ИМЛИ. Ее кандидатская диссертация посвящена Сартру и Камю, докторская — уже «Космическому в русской литературе ХХ века». Специалист по религиозной философии конца XIX — начала ХХ века («Тайны Царствия Небесного», «Метафизика русской литературы»), Платонову, больше всего, кажется, она занималась Н. Федоровым — ею были подготовлены издание не только его «Сочинений» в 4-х томах, но и двухтомник статей о «московском Сократе».
«Паломник в будущее» — действительно очень сложная и большая книга. Семенова не балует яркими фактами (к примеру, что Тейяр в 70 лет восхищался, как ребенок, циклотронной установкой или что он гораздо чаще писал не «католицизм», а «христианство»), даже когда говорит о биографии Тейяра. Биографии, кстати, хочется все же немного больше — когда еще дойдет до нас перевод тех же писем и дневников Тейяра?
Разбору подвергаются очень сложные понятия как в философии Тейяра де Шардена, так, кстати, и в применении к нашим дням — понятие греха, зла, плеромы, множественности, жизни sub specie mortis (с точки зрения смерти), энтропии и экстропии, эволюции тела (С. Семенова считает трансгуманистов — современных ученых-энтузиастов, выступающих за максимальное продление человеческой жизни средствами науки, — частичными продолжателями дела Тейяра), жесте синтеза, призывающем к совместному восхождению человека и Бога…
Все это, конечно, отсылает к русским космистам — больше всего к Вернадскому, Циолковскому и, конечно, Николаю Федорову (иногда книга читается даже как плутарховское двойное жизнеописание). Сравниваются даже биографические факты: рождение Тейяра и Федорова в мае, поздний литературный дебют, подвижническая жизнь, схожая работа (исследовательский центр при китайском музее у Тейяра и Румянцевская библиотека у Федорова), отсутствие публикаций и презрение к собственному авторству (Федоров публиковался анонимно, Тейяр как-то даже обрадовался, когда его работу, найденную в сундуке Сент-Экзюпери, приписали посмертно писателю-пилоту). И, разумеется, сущностное — мечтание о преодолении смерти и выходе человечества на принципиально новый уровень развития (как главное). Сравнение, впрочем, никак не натянутое, и важные расхождения отмечаются не между делом — Тейяр, например, мыслил в земных рамках, а Федоров писал о переселении воскрешенных отцов на другие планеты, Тейяр еще мог смириться со смертью, Федоров же отрицал ее полностью и требовал ее обязательного преодоления…
Однако контекст действительно очень широк — Семенова проводит параллели с Дарвином и Ламарком, вспоминает дискуссии Тейяра с «католическим экзистенциалистом» Марселем, приводит мысли Ренана и Конта, того же Бергсона, а из России делегирует Бердяева, Соловьева, Трубецкого и Флоренского. Упоминается и Даниил Андреев, правда всего несколько раз. Это жаль, так как его «метафилософия истории» имеет действительно много пересечений с идеями Тейяра (не говоря уже о том, что оба создавали свои тексты без какой-либо надежды на публикацию): это и «трансфизический космос», и тема Женственности, и будущее «превращение государства в церковь», и «боготворчество», но, главное, многажды постулируемое Д. Андреевым представление об объединении человечества и восходящем духовно-физическом самосовершенствовании человека на пути к Розе мира [23] .
И это не просто сухое, дистиллированное сравнение, это скорее горящий взгляд на происходящее. И взгляд часто очень субъективный, что видно и по лексике: если даже Тейяр может «растрезвонить свое твердое желание уехать в Южную Африку», то уж про «социал-дарвинистское мурло» все уже как-то понятно…
Ведь и смирение духа отца Тейяра, полагавшего, что все разновидности «нео-гуманизма двадцатого века де-гуманизируют нас под их слишком низким небом», а «еще живые формы теизма (начиная с христианства) склоняют нас к умалению в нашем гуманизме в разряженной атмосфере слишком высокого неба», — это смирение таило в себе вызов духа.
Александр ЧАНЦЕВ
[7] Б е р д я е в Н. Рыцарь нищеты. — В кн.: Б л у а Л. Кровь бедняка. М., «Русский путь», 2005, стр. 17, 11.
[8] Б л у а Л. Избранные страницы. — Цит. по: там же, стр. 22.
