Гробовщик был слеплен из какого-то недоброкачественного теста — весь колыхался под рубашкой, шел волнами. Голос у него был неожиданно высокий, такие бывают у сварливых провинциальных теноров или злых клоунов. «Педрила», — шепнул мне Слава, пряча презрительную улыбку. «Такой или такой?» — гробовщик показал на два своих шедевра разной длины. «На глаз трудно сказать», — пожал я плечами.
Гробы были добротные, наверное дубовые, закопченные паяльной лампой, наполненные свежей золотистой стружкой. «Какой у него рост?», — поторапливал гробовщик. «Ниже моего, — вспоминал я. — Примерно такой, как у него». — Я показал наклоном головы на еще одного Славу. «Такой, как вы. Точь-в- точь», — заверил гробовщика первый Слава. «Этот? — Гробовщик мгновенно сориентировался и с неожиданной для него ловкостью лег в один из гробов, как раз по нему. — Возьмете этот? — Потом подмигнул: — Мне можно — у меня работа такая. Как фамилия?»
Фамилию накорябал на гробе химическим карандашом.
Я отсчитал двадцать семь новеньких купюр и отдал ему. Он вогнал топор в деревянный столб и послюнил языком палец. «Имейте в виду, — сказал он, пересчитывая, — за обивку и тюль отдельно». Я добавил, сколько он сказал. «Порядок. — Он затолкал всю сумму в задний карман усеянных опилками брюк. — Когда забираете труп? » — «В понедельник в десять утра», — ответил кто-то из нас. «Все будет четко. — Он всколыхнулся животом и грудью. — Где я мог тебя видеть?» — уставился на меня. «В телевизоре», — отмахнулся я.
14. Мистерия
Была, как я уже писал, Великая Пятница, день, когда все внезапно проснулось и зазвучало после полутора месяцев холода и снега с дождем. Больница находилась почти за городом, на холмах, патологоанатомическое отделение было самым дальним, на краю больничного городка, за ним уже только открытый простор: головокружительная перспектива полей, запах земли, первой травы, синий лес под горой и обещания Карпат на горизонте, как написал бы Иосиф Рот. Мы дождались окончания вскрытия, чтобы получить медицинскую справку. На основании справки выдавали свидетельство о смерти. Свидетельство давало право на похороны. Право на похороны — право на нашу, мягко говоря , ротацию .
У доктора была несомненная склонность к философии. Он вышел ко мне на двор уж после всего и, похожий на чеховского доктора, правда без пенсне, обобщил: «Знаете, в таких случаях остается крупица облегчения — хорошо, что отмучился. Вы ему кто? Сын?» Я почему-то заговорил об уколе, надо бы сделать такой укол, чтобы тело лучше держалось, ведь неизвестно еще, когда мы будем хоронить, праздник и тэ дэ, он перебил: «Вы ребятам деньги дали?» Я подтвердил. «Тогда без проблем. Будет укол. Вы, извиняюсь, в Бога верите?» Но я не успел ответить, потому что он как раз докурил и, похлопав меня по плечу, пошел делать следующее вскрытие: мрут как мухи, резкие перепады погоды, сердечно-сосудистые не выдерживают.
День разворачивался как последовательность адресов и станций : загс, ритуальный комбинат, дом скорби , собес, церковная канцелярия, почта. Воздух нагревался с сумасшедшей скоростью, после обеда все разделись на солнце, женщины успели мгновенно перепрыгнуть в мини-юбки, площадь Шептицкого превратилась в сплошной паркинг и была забита автомобилями. Игорь полчаса искал, где бы пристроиться, центр города просто вибрировал (купля, торговля, продажа, колбасы, окорока, куличи, яйца, сметана, корзины, бесаги, мешки, платки, свечи, иконки, образки, медальоны-крестики), в собор на исповедь с причастием тянулась очередь в несколько сотен метров, настоящий конвейер совести . («Слушай, как они могут на коленях отдавать поклоны в таких коротких юбках?»)
Но они спокойно выходили на площадь после всего и, умиротворенные, тихо шептали: «…одесную славы Твоей, молитвами Твоей Пречистой Матери и всех Святых». И вот тогда померкло солнце и три часа стояла тьма на земле. В третий час пополудни (мы как раз сидели в приемной собеса ) вскричал Иисус сильным голосом: «Отче, в руки Твои отдаю дух Мой!» И склонил голову и умер. В ту же минуту задрожала земля, скалы рассыпались, открылись могилы и много мертвецов воскресло. А сотник и те, что стерегли с ним Иисуса, видя землетрясение и все, что случилось, сильно испугались и говорили: «Это на самом деле был Сын Божий!»
