15. Ламентация
Это на самом деле произошло, говорил я себе, это когда-нибудь должно было произойти.
В понедельник мы привезли тело домой и положили его на столе. ( Тело , именно так — тело , я все время ловил себя на том, что отчего-то говорю и думаю «тело», а мама продолжает называть его по имени.) Приходили десятки людей, наслоения целых десятилетий, ответвлений биографии, эпох, масок, ролей. Сороковые, пятидесятые, шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые. Девяностых было меньше всего. Соседи убеждали не пускать к нему Такую-то, так как у нее есть привычка что-нибудь (шнурки, шпильки, носовые платки) красть с покойника и потом подбрасывать живым людям, чтобы им причинить . Мы ее не подпустили.
Смерть соединяет тех, кто остался жить. Созерцание смерти на время делает их ближе. Жизнь скоро опять поссорит всех со всеми. Но пока все заодно, это правда, что смерть стирает все несущественное.
«Положим ему с собой, — говорила мама, — положим туда его очки, карты, пачку сигарет. И обязательно волосы Радочки. Все-таки они были братом и сестрой». — «Как знаешь, — отвечал я, — все это какое-то язычество, но как знаешь». — «На Восточной Украине, — вмешивался в разговор кто-то еще, — бывает, и бутылку водки кладут. Все, что покойный любил при жизни». — «Водку? — удивлялась мама. — Это уже слишком». — «Но ты же кладешь сигареты», — хотел напомнить я, но смолчал: неизвестно, как будет в свое время со мной.
Водки, водки, всем по сто, всем по семь, shit, снова стаканчики пластиковые, мне не сто, а сто пятьдесят, а мне минеральной — запивать, два пива, какого-нибудь сока, и кофе, и пиццу, и пиццу- шмиццу, и писю, а мне улыбку, и все во двор, ух, курва, словно до сих пор весь в формалине, в горле комок. (Мои друзья помогли привезти тело из больницы, внесли его в квартиру и попросились на волю. На воле им становилось все лучше и лучше, я им завидовал.) — Если не выпью, коньки отброшу — Наливай по второй, чего ждешь? — Зачем только в этот мир приходим? — Я так и сказал: ужас — Меня затошнило, а потом я присел — Там в морге их подкрашивают — Нормальный концепт — Что у тебя с руками, старик? — Тогда наливай, если ничего — За покойного не чокаясь — Пока не похоронили, нельзя — Точно, правильно говорит — Тогда за Юру, чтоб он эту ночь вынес — Чтоб все мы вынесли — Там особо нечего нести — Пойди возьми еще одну — У них тут с наценкой — Лучше в магазине — Тогда две — Хуже всего эта лестничная площадка — В хрущевках лучше не умирать — Потом не вынесут — О, вспомнил анекдот — Хорошо, возьму еще бутылку, если пригласишь вот тех малолеток — Христос воскрес, девочки — И правильно сделал — Внимание, читаю стих — Этот дяденька что, поэт? — Петровна и Попова померли — Ангел смерти в воздухе — Не затягивать чтоб, мастери себе гроб — И это стих? — Это стих! — Ты типа поэт? — Пошла в пень, мокрощелка — У меня еще на два по сто — И до свиданья! — Темно, как в лесу, и обливной понедельник…
Но по-своему все уравновешивалось, и в то же самое время над телом отца совершался другой обряд (за первые два праздничных дня дьяк посадил голос и еле хрипел, но зато священник был безупречен): «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ // И сущим во гробех живот даровав. Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ // И сущим во гробех живот даровав» . И снова, и еще раз, и еще много-много раз все сначала.
16. Депресняк
Незадолго до твоего сорокалетия в твою жизнь, как к себе домой, вошла смерть. Раньше ты о ней знал — ну и что? Она была далеко и касалась всех, кроме тебя самого. Это было нечто, что могло случиться лишь за границами твоего мира. И вдруг она появляется, и ее становится больше вокруг тебя, именно вокруг тебя, и ты начинаешь понимать, что теперь ее будет все больше. Жизнь двинулась на запад, солнце садится в заводи молчания — и без нее ни дня. Погляди на мертвецов: вот они — еще тут — среди свечей и цветов, а на самом деле уже плывут в своих отвязанных от причалов лодках, колышутся в своих туннелях, зачарованные и невесомые. Напрасно ожидать их возвращения, никто и не ждет.
Это случилось: ты вдруг ощутил, что тоже завис между минус и плюс бесконечностями , вслед за многими, вслед за всеми, кто знает о смерти и живет с нею внутри. Ты примкнул к большинству, сделался одним из тех, до кого дошло, что это действительно ужасно («я знаю, там будет дно колодца, темница без проблеска света», — записал как-то в своем дневнике один польский агностик). Ты физически, всем своим существом почувствовал ужас направленного времени
