состоящие из одних ругательств и божбы, описывал перед хохочущими рыцарями прелести «владычицы своих грез» и требовал от нее ласк и поцелуев, а порой заставлял ее брата петь скабрезные песни — а она смотрела и смеялась, потому что если бы Лев узнал, что Юджин ее брат, то придумал бы что-нибудь поинтереснее, чем обрядить в лохмотья слугу, имевшего наглость быть чем-то не похожим на всю прочую дворню…
Ведь он вспорол живот незаконному сыну рыцаря Невилля, предал еще более лютой смерти самого рыцаря Невилля, затравил собаками барона Дитласа, чей замок лежит к югу отсюда!..
Тут Кристина взвыла и понесла такую околесицу, что шут в ужасе подумал, что она заговаривается.
Она вопила, что Роберт Лев продал дьяволу душу, что ему нужно вогнать в сердце осиновый кол и похоронить на распутье, как поступают с оборотнями и вурдалаками; повторяла, что графу была предсказана смерть в Торнихозе — а потом вдруг снова накинулась на рыцарство и всех рыцарей на свете и начала выкрикивать про них такие слова, что шут ясно вспомнил их конюха Банга: когда тот пьяный падал в лужу, послушать его собирались все слуги, а иногда подходил и сам барон…
— Вы трусы, трусы, трусы! — выкрикивала Кристина, и тетива ее голоса натягивалась все туже. — Сучьи выкидыши, грязные свиньи, клянусь кишками папы, крысиные хвосты!
— Кристина! — не выдержал шут и шагнул между ней и Рэндери…
…Который все молчал, как мертвый, и Юджин даже боялся представить, чем все это может кончиться.
— Что — Кристина?! — взвыла она, повернувшись к брату.
Ее голос взлетел на небывалую высоту и сорвался.
Тетива лопнула.
Кристина шагнула к стене, опустилась на пол, обхватила голову руками и замерла.
«Что же теперь будет?..» — подумал шут, но его смятенная мысль оборвалась, потому что наконец заговорил Кристиан Рэндери.
— Я не могу убить Роберта Льва, госпожа, — ровным голосом произнес он. — Что бы вы про него ни рассказали. Я ел его хлеб, провел ночь под его кровом, и пока я в его владениях, его жизнь священна для меня так же, как моя для него. Рыцарь, нарушивший законы гостеприимства, будет проклят и на том, и на этом свете…
Кристина резко вскинула голову.
— …Но у него нет на вас никаких прав, — продолжал Рэндери, — и вы не хотите дольше оставаться в этом замке?
— Нет! — ответила Кристина и задохнулась.
— Может, у вас есть какие-нибудь родственники, госпожа, которые могли бы вас приютить?
— Нет…
— Тогда я отвезу вас в аббатство Святой Женевьевы в городок Лио, к югу от Сэтерленда. Там вы сможете жить… И неплохо жить, если в аббатстве прежняя настоятельница, которая была там три года назад, когда я… А, неважно! Я отвезу вас туда, госпожа. А потом будет время решить, что делать дальше.
— А… Роберт Лев? — прошептала Кристина.
— Я отвезу вас туда, — спокойно повторил Рэндери. — И если вы не хотите проститься с Робертом Львом, можете больше о нем не думать.
19
Зайцы, которых Рэндери вынимал из силков, всегда замирали перед тем, как пуститься наутек, не в силах поверить в неожиданно свалившуюся на них свободу.
Кристина, когда ей пообещали свободу, защиту и избавление от бесконечного ужаса, тоже не шевельнулась и не сказала ни слова, только сердце ее застучало так громко, что стук этот услышали и Юджин, и Рэндери.
Она молчала, молчали шут и трубадур — и вдруг за дальней дверью раздался протяжный жалобный стон, похожий на завывание ветра в осеннее ненастье. Потом послышалось тоненькое хихиканье, за дверью кто-то тяжело заворочался, звякнуло железо о железо, раздались тяжелые удаляющиеся шаги, вслед им затопало множество маленьких мягких лапок — и все стихло.
— Господи Иисусе! — выдохнул Рэндери, схватившись за рукоять меча и подавшись вперед. — Что это было?!
— А, это бедняга Пью, мой дальний предок! — безмятежно отозвалась Кристина. — Полтораста лет назад его убили в этом коридоре. Он вернулся из крестового похода, а его жена успела выйти замуж за другого, вот и приказала его убить и похоронить где-то в подземельях. С тех пор он все бродит по тайному ходу, стонет и гремит своим призрачным мечом… Раньше Пью бродил по всему замку, но отец приказал поставить здесь дверь с крестом, священник окропил ее святой водой и прочитал над ней молитвы — с тех пор призрак бродит только по ту сторону двери, бедняга! Говорят, он не успокоится, пока его кости не похоронят на освященной земле, только как же это сделать, если никто не знает, где они лежат!
Все это Кристина выпалила очень радостным тоном — она понемногу приходила в себя, и счастье избавления от страха, равное счастью избавления от смерти, переполняло ее до краев. Она почему-то сразу поверила обещанию Рэндери увезти ее из Торнихоза, и не знала, как попросить у трубадура прощения за те жестокие слова, которые она выкрикивала всего минуту назад. И что ей теперь какие-то привидения убитых полтораста лет назад баронов, если она никогда больше не увидит Роберта Льва!
Но Рэндери, судя по всему, думал иначе. Он плевать хотел на Роберта Льва, которого боялся сам король, но относился с уважением к нечистой силе.
— А кто там смеялся? — шепотом спросил он.
— Да это торни! — весело объяснила Кристина. — Торни, домовые. Они любят дразнить старика Пью, все время бегают за ним по пятам и хохочут!
— Да-а! — выдохнул Кристиан Рэндери. — Всякое я слышал про Торнихоз, родину нечисти, да не всему верил. А теперь вот вижу, что сомневался напрасно! И вы их не боитесь, госпожа?
— Кого?
— Привидений и торни.
Кристина пожала плечами.
— А чего их бояться? Привидения давным-давно мертвы, а торни ни разу не сделали мне ничего плохого. Они, наоборот, всегда помогают, надо только оставлять им по вечерам блюдце с молоком!
— В чем помогают?
— Да во всем! — Кристина начала горячо перечислять: — Следят за маленькими детьми, за лошадьми в конюшне и за огнем в камине, отгоняют от хлеба мышей, отводят от дома болезни, защищают от сглаза… Но если не налить им молока — обидятся и запутают лошадям гриву, перебьют на кухне горшки и золу из очага разбросают. А если очень сильно их обидеть — могут даже ребенка украсть!
— Святой Иаков! И что они с ним сделают?
— Отдадут своим родичам, диким торни, торни-кун — о, вот с ними лучше не шутить, это не то что торни-хоз, домашние домовые! Дикие торни отнесут ребенка в свое царство Аваллон и сделают его пажом в свите королевы эльфов или назначат на какую-нибудь другую службу. И если за двадцать лет он ни разу не заговорит с человеком, то останется в Аваллоне навсегда…
— Да-а!.. — снова протянул Кристиан Рэндери, перекрестившись. — В детстве, в Сэтерленде, я тоже слышал истории об альках и паках, ворующих детей, но еще никогда не видел этих созданий… А здесь они, похоже, кишат за каждым кустом! Сколько же их должно быть дальше, в сердце Торнихоза?
— Где? — переспросила Кристина.
— За северо-восточными холмами, куда я еду.
— Вы едете за холмы?! — вскричала Кристина таким тоном, будто Рэндери заявил, что хочет броситься вниз головой со сторожевой башни замка. — Туда нельзя, рыцарь!
