актеры были, не хватало камеры и крика «мотор!» Такие, как Платон, большие и важные парни, играют везде и всегда, упиваясь всеобщим вниманием и выигрывая даже без козырей на руках. – Разве ты не помнишь, почему? Почему тебе перерезали горло?
- Я продавал зерна, а полученные деньги клал на счет моей бывшей жены.
Как сказал Константин, под «Туристом» не врут.
- Ты поступил очень плохо, Хвост, и босс очень разочарован в тебе. Знаешь, зачем я дал тебе «Турист»? Нужна твоя подпись, всего-то. – Платон махнул одному из телохранителей – тому, что соглашался с ним вслух. Такое впечатление, что со стула встал черный костюм с приделанной к нему головой, из-за торчащих ушей напоминающей кубок. Впрочем, судя по вытаскивающему душу взгляду, все, кто когда-либо осмеливался пошутить над лопоухостью этого мордоворота, оказывались тяжело покалеченными. У таких парней напрочь отсутствует чувство юмора. Лопоухий достал из внутреннего кармана пиджака свернутый листок и ручку и протянул их Платону. – Вот здесь, Хвост, будь так добр.
Хвост безропотно повиновался, совсем как Бык, когда я приказала ему закрыть глаза. Толстяк отдал подписанную бумагу и ручку обратно лопоухому уроду.
- Платон, я попаду в ад? – с придыханием спросил Хвост. Его правая рука все еще сжимала воздух там, где недавно была шариковая ручка.
- Да, - вздохнул тот, снова разминая спину, - полагаю, именно в ад.
- Мамочка! – взвизгнул Хвост, когда в руках Платона блеснуло лезвие.
Я судорожно вдохнула и поспешила закрыть рот рукой. Платон надавил на плечи Хвоста, схватил за волосы и оттянул голову назад так, что рана на горле раскрылась. Лезвие погрузилось в плоть. Заливая рубашку, пиджак, брызгая на жемчужную обивку гроба, из раны полилась черная густая кровь.
Платон впихнул вырывающегося Пушистого Хвоста обратно в гроб и захлопнул крышку.
- И так будет с каждым умником, слышите? С каждым, мать его, гребаным умником! Святые Небеса, я свитер заляпал, - неожиданно проворчал толстяк, тыльной стороной руки вытирая со щеки капельки крови и опуская глаза на натянутый на огромном животе розовый свитер. Потом вспомнил обо мне и Константине, встрепенулся, растягивая рот в жабьей дружелюбной улыбке: - Дорогие гости, может, все- таки присядете?
Парализованные разборкой, мы с Константином не услышали, как за нами открылась дверь. Что-то уперлось мне в шею, и я свалилась как подкошенная – прямиком в прохладную уютную тьму.
13
Первое, что я осознала, сбрасывая с себя паутину сна, было: я, черти бы меня побрали, снова спала в одежде. Похоже, вчера я опять задержалась в офисе и, скорее всего, порог дома переступила, когда на маршрут выехали первые троллейбусы. Какое-то время после пробуждения я буду чувствовать себя разбитой и не выспавшейся, но душ и чашка крепкого кофе мигом все исправят.
Я приоткрыла глаза, через которые, не заставив себя ждать, в черепную коробку ревущим потоком хлынул свет. Словно проникнувшись идеологией экспрессионизма, он заляпал ее стенки, вызывая головную боль и, как следствие, отвратительный спазм в желудке. Кто поднял жалюзи? Разве жалюзи не были опущенными, когда я уходила? В том-то и дело, что я четко помнила, что они были опущенными. Что-то здесь определенно было не так. Где бы это «здесь» ни было.
Я прислушалась к своим ощущениям и поняла, что лежу не в своей кровати. Не в своей комнате. И уж наверняка не в доме, где у меня квартира. И, скорее всего, даже не в том районе. Вот черт.
Вокруг был мех: мех разных текстур, расцветок, комбинированный с кожей, бархатом и кружевами. Даже лампа на прикроватном столике была с абажуром из стриженой норки. Спиной ко мне, у панорамного окна на всю стену, стоял мужчина. Из одежды на нем было полотенце, замотанное вокруг бедер, на его спине – огромная татуировка: лик Иисуса в терновом венце, с закрытыми глазами и выступившей на лбу и висках кровью. Я привстала, и Иисус открыл глаза и посмотрел на меня. Подвижная тату в цвете! Будто почувствовав движение татуировки, мужчина обернулся.
- Доброе утро, Марго. Я ждал, когда вы проснетесь. Не хотел будить вас, уж больно сладко вы спали. Прошу вас, не обращайте внимания на мой внешний вид: я только из душа, решил заглянуть к вам и проверить, все ли у вас в порядке.
- Я в порядке, - пробормотала я, садясь в кровати и щурясь от яркого зимнего света, затопившего комнату и пузырящегося на шелковистых меховых поверхностях.
Самое досадное заключалось в том, что я таращилась по сторонам и не могла сообразить, как здесь оказалась. И, вообще, что же все-таки произошло вчера, неспроста же этот мужчина знает мое имя, а моя голова раскалывается, словно ее положили между молотом и наковальней, и… В желудке возникла сосущая пустота. Я поднесла руку к затылку, перед глазами побелело, и я, судорожно сглатывая появившуюся на корне языка горечь, отдернула ее.
Константин. Агния. Бык. Зерно. Церковь механизированных. Пушистый Хвост.
Мужчина тем временем пристально изучал некую цветастую брошюрку, взятую с письменного стола, делая вид, что не замечает моего затравленного взгляда.
- Кто вы? Как я здесь оказалась?
Третий вопрос «что произошло» я уже прояснила: вспомнила все, начиная со «Сладкого Зуба» и заканчивая Церковью механизированных. Не сказать, что это принесло мне облегчение.
- Меня зовут Стефан. Я забрал вас из Церкви, где вы, судя по всему, стали свидетелем совершенно отвратительных выходок Платона, и привез сюда, в отель «Тюльпан». Марго, вы просто обязаны насладиться открывающейся отсюда панорамой! Сегодня река как никогда прекрасна.
Плевать я хотела на реку.
- Какое вы имеете отношение к Церкви механизированных?
- Все мы в той или иной степени имеем отношение к Церкви.
Это следовало понимать, как самое непосредственное отношение.
