начать орать: «Кто здесь, обходя установленные правила, продает билетики в коматозность?»
Вообще, для того чтобы купить зерно и легально уплыть в мир коматозности, надо иметь статус в обществе, связи и справку о психическом здоровье. У Константина не было ни первого, ни второго, ни третьего. У Агнии не было первого и третьего, но было второе. У меня было первое, второе и третье, но сознательно я бы никогда не выбрала себе этот путь. Но кто меня спрашивал?
- А если Бык соврал? – спросила я, глубоко затягиваясь. От дыма появилась приятная тяжесть в горле. Хоть что-то не меняется.
- Под «Туристом» не врут.
Прежде чем поехать в Церковь, надо было избавиться от тела, начинающего быстро деревенеть. Скоро Бык станет неподъемным, одеревенеет до такой степени, что мы не сможем разогнуть его.
Проснувшись сегодня утром, надев любимый кремовый бюстгальтер и новую блузу, я ни за что не поверила бы, что закончу свой день над багажником малолитражки с трупом повара «Фермы» внутри. До определенного времени мы все уверены, что с нами не случится ничего плохого, а все эти драмы и трагедии марают поверхностью другой планеты в другой Вселенной. А потом случается нечто, что переворачивает ваш такой беспечный, обжитый мир с ног на голову. Еще вчера вы живы, а уже сегодня – хлоп! – с пулей в голове. Говоря о том, что жизнь порой преподносит нам сюрпризы, мы предполагаем иного рода сюрпризы.
На счет «три» мы выудили Быка из багажника, протащили по обочине, далее – вниз с обочины в глубокий, не разбавленный ничьими шагами снег. Глаза привыкли к темноте. Я насчитала одиннадцать мигающий точек, вероятно, от костров, обозначающих входы в человеческие норы-лежанки. Прямо по курсу была свалка – страна в стране, со своей жесткой иерархией, законами и, возможно, даже налогами. Мне не хотелось задерживаться здесь дольше, чем требуется.
Мы вошли в ночь, словно нырнули в стоячую воду, и оставили Быка примерно в тридцати метрах от дороги. Я порывалась затащить его подальше, но снег скрывал слишком много неприятных сюрпризов, таких, как, скажем, брошенная покрышка от старого авто, о которую можно споткнуться и сломать ногу, или яма, или заботливо укрытые снегом осколки. Свалка брала свое с каждым нашим шагом, и очень скоро мы были вынуждены сдаться.
Возвращались к машине в молчании, слушая завывание ветра и прилетевшие издалека, вместе с ветром, крики – то ли человеческие, то ли какого-то животного, некогда бывшего человеком.
12
Бездомный, расположившись под торгующей фетишами лавкой, уныло повел в нашу сторону картонкой. На картонке было написано: «Помогите, чем можете». В его ногах стояла пластиковая чашка с дымящимся супом и лежала шапка-ушанка с парой копеек. На футболке, надетой поверх двух, а то и трех свитеров, от чего она надулась на нем, словно крышка на банке с просроченными консервами, было написано: «Купите бургер и маленькую «Ам-Незию» по специальному предложению. Вырученные деньги будут перечислены в «Фонд помощи бездомным».
Церковь механизированных по периметру опоясывал трехметровый забор. Над калиткой сияла надпись: «Круглосуточно».
Фанатичная чушь о первом созданном зерне – или надзерне – гласит: если бы Иисус был жив, он бы непременно проглотил его и стал механическим Иисусом. Вообще, механический Иисус всегда был ширмой, за которой людям хотелось спрятаться и поверить в некую высшую цель поглотивших общество изменений, как на генном, так и на сознательном уровнях. На самом деле никакой высшей цели нет. Как и Бога в стенах Церкви механизированных – нет, не было и не будет.
Церковь – это офис, куда ты приходишь говорить не с Богом, а с деловыми людьми в дорогих костюмах. Но именно эти люди в дорогих костюмах, благодаря технологии, справляются ничуть не хуже Бога. Они продают пригласительные в коматозность и, судя по внушительному фасаду Церкви, торговля идет полным ходом. Здесь никому не молятся – здесь, как и в любой другой крупной корпорации, делаются деньги. Большие деньги.
Не могу сказать, что я почувствовала себя как дома (хотя теперь в каком-то извращенном смысле принадлежала к Церкви). Церковь окружал сад. Прошу прощения, Сад. Разумеется, он был взращен с помощью технологии. Это была весьма удачная стилизация под английский сад осенью: кованые фонари, беседки, и где-то там, в глубине территории, пруд с геоцинтами. Система безопасности была ненавязчивой. Снег здесь походил на жидкое серебро, которым были облиты все деревья и каждый листок в частности. Сквозь серебро проглядывали насыщенные золотые оттенки осени.
Церковь механизированных представляла собой добротное здание с витражными стеклопакетами и современной лепниной. Мы поднялись на крыльцо и вошли в дверь с уведомлением: «ОБЪЕКТ ПОД ОХРАНОЙ».
В фойе стояла образцовая тишина, не считая плеска воды в фонтане, что, впрочем, скорее подчеркивало ее, чем нарушало. Пахло ванилью и свежестью. Анфилада упиралась в лестницу, ведущую на второй этаж. Слева от входа стоял стол в форме полумесяца, за которым сидел ничем не примечательный мужчина в синем костюме. Насколько все вокруг было чрезмерным, настолько мужчина на ресепшине был скучным. Я смотрела на него, и мне хотелось отвести взгляд, иначе не долог час зевнуть. Все в современном мире построено на контрастах.
- Рады видеть вас в Церкви механизированных. Я Борис. Чем могу вам помочь?
- У нас назначена встреча с Пушистым Хвостом, - сказал Константин.
- Ваши имена? Я проверю по журналу.
Если он станет проверять журнал…
- Меня зовут Рита Палисси, и, видите ли, нам действительно очень надо к Пушистому Хвосту. – Я подумала и добавила: - Это незапланированная встреча, поэтому нас может не быть в журнале.
По выражению лица Бориса я поняла, что мое имя прозвучало для него не пустым звуком. В общем, поздравляю, Палисси, ты сдала себя с потрохами.
- Маргарита Палисси, - вежливо кивнул он, - очень рады видеть вас у себя.
- Спасибо, Борис, но нельзя ли сделать так, чтобы мой визит остался э… конфиденциальным? Сами понимаете… - я запнулась, не зная, как закончить предложение.
