Это кто это, а?
— Вампир, — вздохнула эльфа.
— Вам… О-о-о! — Дора, взявшись за виски, тихо прислонилась к стене. Это было уже слишком.
— Ты не думай, он хороший! — забеспокоилась эльфа. — Он добрый…
— Да хоть святой! — огрызнулась Дора. — А я хоть какое-то представление имею о том, как он устроен? Вот хоть анестезия — что на него действует, а что нет? А? Чем я тебе его загружать буду?
— Загру… Его не надо никуда грузить, ты скажи — я сама переложу! — занервничала эльфа. — Я сама!
— Да нет, — сморщилась Дора. — Загружать — это вводить снотворное. Чем его можно? Ведь, если очнется посередине операции — нам обоим грустно станет! — эльфа успокоилась и успокоила Дору:
— Не надо его… грузить. Я его уже… погрузила, — она осторожно провела тонким пальцем по щеке черноволосого спящего красавца вполне бандитской наружности. Торчащие из-под верхней губы клыки отнюдь не противоречили общему впечатлению. Бандит, как есть бандит! — Он будет спать… спать… спать… — шептала, почти пела эльфа. — Все хорошо… хорошо… хорошо… Уж это-то я могу для него сделать, — прерывисто вздохнула она.
— Слушай, а ты уверена, что он еще живой? — Дора задумчиво разглядывала страшную рану с черными осклизлыми краями, наискось пересекавшую живот. Что конкретно повреждено, видно не было — все заполнял черный, маслянисто взблескивающий студень. Эльфа покивала, горестно вглядываясь мужу в лицо. — А почему кровь не идет?
— Серебро. Это не только рана, но и ожог, — на рану эльфа старательно не смотрела. — И он продолжается — видишь? — ей, все-таки, пришлось повернуться, чтобы показать Доре черно-синие нити, на ширину двух пальцев расползшиеся от краев раны. И все ее спокойствие исчезло. Эльфу затрясло. — Часов через пять-шесть он весь такой станет, а потом… — голос сорвался, эльфа судорожно всхлипнула, заломила руки.
— Так! Истерику — пр-рекратить!!! — рявкнула Дора. — Ты что думаешь — я его ковырять буду — а ты в уголке рыдать? Помечтай! Быстренько в себя приходи — и помогать мне будешь. Потом хоть изрыдайся — а сейчас даже не пробуй! Я одна по-любому не справлюсь! И, слушай, не обижайся, но, ты не могла бы свои духи смыть? У меня уже голова кружится! Ванная — направо первая дверь, — эльфа ошеломленно заморгала и тихо вышла. Дора закопошилась в шкафчиках. Как хорошо, что за три года у нее так и не дошли руки все здесь разобрать и сделать еще одну кладовку! Все на месте, все есть, даже тампоны уже накручены, и инструменты в герметичном боксе простерилизованные лежат. Хотя… Она с сомнением обернулась. Вряд ли для него это актуально. Там такое! Гм… нда… не будем называть. Вернулась эльфа, пахло от нее поменьше. Ну, хоть так.
— Слушай, может, его в ванну под струю воды — хоть промоется все? — эльфа испуганно затрясла головой:
— Нет-нет, нельзя, тогда еще быстрее в стороны пойдет! Уже пробовали … один раз… — она опять судорожно вздохнула.
— Да? Безрадостно… Тогда так… Послушай, возьми себя в руки! Если мне еще и с тобой прыгать придется, тогда точно ничего не получится! Это зажим. Вот так берешь и растаскиваешь в стороны. Потом следующий, поняла? Что — «ох»? Без «ох». У меня обе руки будут заняты. Хотя, если честно, я слабо верю, что все это имеет какой-то смысл. С таким не живут! Это же уже некроз. Когда его ранили? Неделю назад? — эльфа помотала головой:
— Четыре часа. Почти, — она страдальчески кривилась, морщилась и отстранялась, насколько могла, но с зажимами справлялась. Дора шуровала тампонами, выбирая из раны черную слизь. — Это все очень быстро происходит — несколько часов, и… все. И то — если на солнце не попадет, — объяснила она в ответ на недоверчивый взгляд Доры. — Это же не естественный процесс, это магия. Они сами — магия. Они ничем не болеют, и на солнце могут… Только вот серебро не могут… Особенно внутрь…
— Внутрь! — вдруг хихикнула Дора. — Ну, ты даешь! Внутрь! — эльфа криво, неуверенно улыбнулась.
— Ты думаешь… получится? — прошептала она. Дора вынула из раны руки и в упор уставилась на эльфу.
— А есть какие-то варианты? — преувеличенно артикулируя спросила она. — Может, консилиум созовем, посоветуемся?
— Ох!
— Вот и «ох»! Растягивай, давай!
Дора извела все тампоны и почти весь запас некрученой ваты, но рану от слизи очистила практически полностью. Разрез оказался глубоким. Была рассечена печень, вскрыт желудок, задет кишечник, к счастью — пустой. И на всех органах, на всех тканях, соприкоснувшихся с серебром, расползалась вокруг разреза черная паутина. Неуверенно покопавшись в инструментах, — блин, забыла! Надо ж было разложить! — взяла ножницы. Вдумчиво изучила края кишки с черным узором и бодро их отрезала. Выстригать дочиста эту филигранную ядовитую вязь сосудов было немыслимо. Соединила края, взяла кетгут… и замерла в изумлении. Предполагаемый шов срастался на глазах!
— Оп-пань-ки! — Дора неверяще смотрела на зажатую пинцетом ровную поверхность.
— Действует, действует! — закричала эльфа, бросила зажимы, запрыгала, хлопая в ладоши. И вдруг разревелась — неудержимо, по-детски — хлюпая носом и вытирая глаза кулаками. Дора тут же пришла в себя.
— Ты что творишь! — рявкнула она. — Прекрати немедленно! Держи как следует! Ты мне сейчас все собьешь! Вот где теперь эти обрезки? Склизкое же все! Блин!
— Извини! — эльфа жалко, виновато улыбалась и хлюпала носом. — Я так боялась, что не получится! Ведь получится? Да? Уже же получается! Он же поправится, да? Уже же поправляется! А …
— Ну-ка, цыц!!! — опять рыкнула Дора. — Не скачи! Егоза! Тут еще ковырять и ковырять! Ну, да, такой больной — мечта хирурга. Но ты посмотри, сколько здесь еще!
«Ковырять», даже притом, что шить было не нужно, пришлось еще три часа. Дора придирчиво выстригала каждую подозрительную червоточину. Верхнюю треть печени пришлось удалить целиком — она вся сочилась черной дрянью. Оперировать вампира оказалось на удивление легко. Его тело вело себя совсем, как трупы, с которыми Дора проводила свой досуг последние три недели. «Сбирай и сохраняй. И прорастет ко времени», крутились у нее в голове слова из «Поучения». Вот и проросло, кто бы мог подумать! Если не людей, то вампиров она оперировать, похоже, может с легкостью необыкновенной. Это оказалось даже легче, чем занятия в морге: не пахнет. Удивительно, но вообще ничем. Как… вещь. Эльфа держалась хорошо, истерик больше не устраивала, только тихо благоговейно вздыхала при каждом удачном сращивании. Наконец измочаленная, изрезанная с изнанки кожа усилием четырех рук соединилась встык. Скользнула голубая искра, и только тонкий белый шрам остался на месте раны, от которой любой человек давно уже отправился бы в сноп Жнецов под обмолот. Дора устало облокотилась о стол. Ноги тряслись, спина болела, глаза закрывались. Надо еще их куда-то деть, не выгонять же на улицу! Надо сообразить…
— А можно, я теперь… поплачу? — эльфа стояла у стола на коленях и прижимала к щеке руку спящего.
— Тебе так нравится плакать? — хмыкнула Дора. — Теперь-то чего?
— Мне… не нравится, — хлюпнула эльфа. — Просто, я думала уже, что на этот раз мы точно умрем, больно очень было… Он ведь уже второй раз вот так… Он тогда согласился вот таким стать, чтобы я жива осталась, а теперь опять… Очень страшно, я боли очень боюсь, а это очень, очень больно — вот здесь, — шептала она, а слезы текли, текли… Сияла и плакала, плакала и сияла. Везет же некоторым, даже плачут красиво! Дора даже залюбовалась, правда, ненадолго. Надо было хоть как-то прибрать все это безобразие, а то — помойка просто!
— Страшно? Хочешь, я тебя к себе в больницу свожу? Вот там — страшно. Вот скажи мне — на фига вы все это затеяли? Не воевали бы — не было бы страшно! — Дора с омерзением собирала с пола грязную вату в мешок.
— Это не мы! Это вы! — вскинулась эльфа, даже слезы высохли.
— Это как это — мы? — подбоченилась Дора.
