бросив машину, разбежаться по степи, где залечь, сливаясь с местностью. Летчику скоростного истребителя не так легко охотиться за такой мелкой блохой, как человек, прячущийся в степи. Я принялся стучать кулаком, а потом и рукояткой пистолета по кабине, подавая сигнал сидящему в машине Мешкову, предлагая остановить машину, но смертельно перепугавшийся заместитель начальника политотдела, сроду не летавший в самолете, а бывший из пустобрехов, никак не мог понять, чего же я хочу, а только таращил из оконца дверцы безумно выпученные от страха глаза. Потом, уж не знаю, зачем, может быть следуя примеру героев фильмов про Чапаева и Щорса, именно так поддерживающих дисциплину в войсках, на этих фильмах выросли многие поколения наших политработников, он вытащил из кобуры пистолет, и навел на меня его дуло, угрожая застрелить.
Чтобы успокоить разбушевавшегося «политрабочего», я показал ему свой «ТТ», рукояткой которого стучал по кабине и жестами объяснил, чего хочу. Машина остановилась, и выскочивший из кабины Мешков неистово завизжал: «Ты что! Я тебя застрелю!» «Ты что, дурак, нас сейчас всех застрелят немцы, видишь заходят по нашей машине — быстро в степь!» Мы отбежали метров пятьдесят от нашей машины и залегли в кювет. С нами ехали еще трое: два корреспондента и один пропагандист, из них два еврея. Бедные ребята побледнели, как мел. «Мессера», увлекшись погоней за проскочившей мимо нас четвертой машиной, которую вскоре и подожгли, не стали возвращаться, чтобы разделаться с нашей — возможно, боеприпасы были на исходе, а, возможно, им не улыбалось кружиться над кюветами, выкуривая оттуда залегших политрабочих, полетели искать цель посерьезнее — их хватало.
Так мы остались живы. С трудом отыскав в дальнем кювете забежавшего туда журналиста — еврея, который с перепугу впал в состояние шока и не отзывался на наши призывы, лежа в кювете, заросшем бурьяном, мы двинулись дальше, испытывая приятное чувство миновавшей нас верной гибели. Но приключения этого дня только начинались. Не успела наша полуторка намотать на колеса километра три дороги, как мы оказались в новой переделке. С левой стороны, проходящей по низине, на возвышенности вдруг принялись неторопливо выползать наши танки. Они стреляли болванками, которые с воем проносились над нами, а затем задом уползали назад в складки местности. Честно говоря, сначала я подумал, что это просто в неудачном месте отстреливают свои пушки танки, прошедшие ремонт на Сталинградском Тракторном заводе, огромные корпуса которого были в низине, неподалеку от наших стрелявших танков. Я даже выругал в душе танкистов, не нашедших более удобного места для отстрела орудий. Но, повернув голову направо от дороги, я обнаружил, что примерно в километре маневрируют в складках местности и ведут огонь по нашим танкам, другие, которые ничьими быть не могли, кроме как немецкими. Как они здесь оказались? Ведь согласно всем бывшим у меня сведениям, немцы еще километрах в шестидесяти от Сталинграда, в районе станции Гумрак.
Но стрелявшие немецкие танки были реальностью. Одна из воющих болванок, выпущенных из немецкого танкового орудия зацепила наш грузовик, смахнув задний борт, улетевший, неизвестно куда. Мы, прижавшиеся к кабине, уцелели чудом — нашу судьбу решили миллионные доли секунды, определявшие траекторию полета немецкой болванки. К счастью, наш шофер не стал останавливаться, и полуторка, дико завывая мотором, через пару минут проскочила район танкового боя, и снаряды не выли над нашей головой. Мне стало ясно, что в ближайшей сводке Совинформбюро уже пойдет речь не о боях на Сталинградском направлении, а в самом Сталинграде. Мы стали свидетелями знаменитого боя, когда рабочие тракторного завода сели за рычаги танков и остановили прорвавшуюся к городу немецкую танковую колонну.
Замелькали деревянные домишки окраинных кварталов города. Полуторка завиляла по извилистым городским улицам. Мы были в Сталинграде.
Страница восьмая
Над волжской твердыней
Прежде чем рассказать о своем участии в знаменитом Сталинградском сражении, хочу поговорить вот о чем: читателю может показаться странным, что боевые потери и неудачи, в частности, гибель Сюсюкало или ранение Грисенко я увязываю с их нежеланием лететь в бой. Может появиться мысль: а не сказывается ли здесь моя личная неприязнь? Должен сказать, что у человека, постоянно бывающего в бою, вырабатывается какое-то шестое чувство самосохранения, а мозг как будто сам подсказывает тебе правильные решения, конечно, на основании предыдущего опыта, данные которого заложены в таинственное ЭВМ, работающее в человеческой голове. Простой пример из летной практики: за твой самолет взялась зенитная батарея противника. В таких ситуациях немцы обычно действовали шаблонно, и при наличии опыта их план раскусить было несложно. Главное, увидеть первый залп немецкой зенитной батареи еще на земле. Яркую вспышку четырех снопов огня и место разрыва снарядов в воздухе важно не прозевать. По последнему обстоятельству легко определяется квалификация артиллеристов. После этого начинай про себя считать с учетом высоты полета и расстояние до батареи. Просчитаешь примерно до девяти — немецкие артиллеристы успевают перезарядить орудия и внести поправки в своих расчеты, и, одновременно с новой вспышкой орудий, бросай самолет влево или вправо. На месте, где ты только что был, уже кудрявятся разрывы зенитных снарядов. И начинается игра, правила которой нужно знать. Возможны и всякие хитрости, которые нужно предугадать. Следует попытаться поставить себя на место противника.
Сложнее бывает, когда на подлете, скажем, на штурмовку моста, за тебя берутся две или три батареи. Здесь уже только успевай рассчитывать маневр. Особенно опасна мелкокалиберная артиллерия, снаряды которой летят веерами, но и логику действий автоматического орудия тоже нужно уметь понять. В бою, как и в стаде антилоп, преследуемых тигром, под огонь сразу же попадает неопытный и неумелый. Сколько раз бывало, что немецкие зенитчики прекращали с тобой свою смертельную игру после трех — четырех залпов, как только понимали, что имеют дело со стреляным воробьем и дальнейшая стрельба станет просто переводом снарядов. То же самое и в воздушном бою: покрутишься с немцем в опасной карусели, и он сразу поймет, что наскочил на сильного противника, даст полный газ и уйдет искать чего полегче. Именно поэтому наши командиры, потерявшие летную практику и разучившиеся играть в воздухе в опасные игры, правила которых без конца менялись, становились такой легкой добычей врага. На войне стремительно менялась тактика, поступали новая техника и оружие — отставать от этого процесса, не бывая в бою, было смертельно опасно. Девяносто процентов потерь нашей авиации составляли самолеты, сбитые немцами неожиданно, с задней полусферы, снизу, воспользовавшись беспечностью летчика. Немцы не были такими уж большими любителями воздушных поединков, они, как волки, стремительно налетали, вырывая слабейшего и беспечного из воздушного строя, максимально используя превосходство своих самолетов в скорости и огне.
Уж не знаю, чем это объяснить, возможно, неравномерным поступлением резервов, но вышло так, что под Сталинградом, в первый период битвы, в большинстве случаев сражались неопытные, необстрелянные войска. Вышло так, что старая кадровая армия почти вся погибла в первый год войны, новые дивизии еще не набрали необходимого опыта, а сражаться им приходилось с обстрелянными фронтовиками. То же самое было и в военно-воздушных силах. Плохо было с преемственностью: лучшие свои кадры мы потеряли на старой технике, а к моменту, когда в авиацию стали поступать более или менее приличные машины, то их начали пилотировать молодые неопытные пилоты. Я уже упоминал, что под Сталинградом наши потери в авиации составляли один к пяти в пользу противника. Словом, дело было дрянь. А здесь еще рельеф местности — ровная степь, идеально помогавший немцам поражать цели. Дела всюду шли неважно. Как мы знали из газет, немецких листовок, и слышали по радио, Роммель в Африке успешно бил англичан. Немцы шли на Кавказ. Как нам стало известно, на карте у захваченного немецкого офицера одного из вышестоящих штабов были обозначены сроки захвата наших городов: Сталинград — 15- го июля, сражение за Москву — ноябрь 1942-го года.
Мы, отнюдь, не относились юмористически к этим немецким планам. Ведь группу немецких танков, бой с которой я наблюдал при въезде в Сталинград, ценой огромных жертв смогли уничтожить только рабочие и испытатели танков Сталинградского Тракторного завода, а также девушки зенитчицы у села Ерзовка — они поставили свои орудия на прямую наводку и с позиций, совершенно неподготовленных для
