обслуживались на аэродроме Ланчжоу-Фу, под нашим прикрытием, чтобы утром отдохнувшие пилоты взяли курс на юг. Но от прилетевшей массы самолетов на аэродроме стало так тесно, что возникало сомнение: сумеем ли мы быстро взлететь, чтобы прикрыть бомбардировщиков, в случае появления японской авиации. Сколько ни отнимали китайские военные рисовые чеки и кладбища у несчастных крестьян под аэродром, но самолетов было слишком много.
Эту ситуацию сразу оценил заместитель командующего китайских ВВС, шустрый генерал, хорошо говоривший по-русски, выпускник нашей академии, и сопровождавший его полковник Джан. Обстановка была тревожной — под возможным ударом японцев оказалось до восьмидесяти процентов всей закупленной китайцами авиации. Да тут еще приземлился вертлявый «Юнкерс», перевозивший швейцарские часы. Реакция генерала была мгновенной. Он обеспокоенно забегал по аэродрому и приказал двум китайским пилотам-истребителям, для надежности в компании двух пилотов из эскадрильи Жеребченко, сразу после взлета «Юнкерса» подняться в воздух, догнать и сбить его в горах. Так и сделали. Самолет фирмы «Хендели», объятый пламенем, рухнул в близлежащих горах.
Жаль, конечно, людей, которые могли и не быть шпионами, и большого груза великолепных швейцарских часов, но на войне, как на войне. Во всяком случае, к обеду этого же дня заправленные бомбардировщики, огромные машины с колоссальным размахом крыльев, ревя двухрядной звезды моторами, один за другим ушли на Чен-Ду.
Вскоре наступила и наша очередь. Нас предупредили, что японцы, озлобленные гибелью своего разведчика, могут нанести сильный удар по аэродрому, где мы базировались, и мы временно перелетели на небольшой аэродромчик Тунгучен. И действительно, после нашего отлета, на покинутое место базирования налетели японцы и лунной ночью исковыряли пятисоткилограммовыми бомбами весь аэродром. Особого вреда нанести им не удалось, потому что оставшиеся самолеты китайцы утащили в горы.
А из бытовых подробностей в Ланчжоу-Фу мне очень запомнились огромные колеса, высотой в 50–60 метров, увешанные ведрами. Они стояли на реках и черпали на них воду. Запомнилось, как китайцы плыли по реке Хуанхе на плотах, сделанных из надутых свиных пузырей. Ну и хитроумный народ!
Итак, мы собирались лететь на Чунцин, где нам, наверняка, предстояла боевая встреча с японскими пилотами. Должен сказать, что для всех нас это должен был быть первый бой в жизни. Конечно, каждый военный понимает, что его держат, одевают, обувают, кормят, оснащают техникой не только для одних парадов, но когда доходит до дела и душу начинают томить тревожные предчувствия, вот тут то происходит новый отсев. Точно так же, как далеко не все способны летать, так, из научившихся летать, далеко не всегда получаются воздушные бойцы. Воевать профессионально да еще с тем, с кем скажут — противоестественно природе человека. И в первое время нашего пребывания в Китае мы испытывали к японцам скорее любопытство и даже некоторое уважение, как к умелым воинам. Правда, бомбежка Ланчжоу-Фу, во время которой погибло пятьдесят человек мирных жителей, да еще сто пятьдесят было ранено, прибавило к этим чувствам еще и злости. Потом, после гибели первых наших товарищей, мы ожесточились и стали видеть в японцах уже не просто мишени, а настоящих врагов. Хотя, конечно, эти чувства не идут ни в какое сравнение со всепоглощающей ненавистью, которую испытывали мы позже к немцам. Итак, маршрут пролегал на Чунцин.
Предстояло лететь около тысячи километров. Полет обещал быть не простым. Двенадцать истребителей под командованием Кости Коккинаки следовали за лидером — китайскими летчиками. Нам предстояло идти ломанным маршрутом, почти вплотную приближаясь к линии фронта при посадке на аэродром Тянь-Шу. Лететь среди высоких гор — весь равнинный Китай был в руках японцев. Ну и, конечно, ознакомившись с местными условиями, мы понимали, что предстоит прорывать липкие сети шпионажа, раскинувшиеся вокруг всех китайских аэродромов и вдоль трассы. Страшная бедность, в которой жил китайский народ, далеко не способствовала патриотизму. Японцы легко покупали агентуру среди местного населения у аэродромов. Спрятавшись в камышах, бамбуковых рощах или на вершинах гор, лазутчики, оснащенные уже тогда прекрасными миниатюрными японскими рациями, сообщали о том, где сели и чем занимаются русские «фиги» — летчик, по-китайски.
На аэродроме Тянь-Шуй, мы совершили первую посадку для отдыха и заправки самолетов. Эта небольшая площадка, длиной всего в девятьсот метров, где еле-еле хватало места приземлиться и остановить самолет, была устроена на рисовых чеках. С трех сторон ее обступало дивное царство тропической растительности: бамбуковые рощи, пальмы, мандариновые плантации. Было настолько красиво, что нам показалось — попали в рай. Оказалось, однако, что обед в райском уголке не предусмотрен. Китайцы объяснили, что нас ждут с обедом в Тай-Бине. Пришлось стартовать натощак. Ландшафт заметно менялся: на глазах все больше становилось разнообразной зелени, экзотических тропических растений, все выше крутые горы, поросшие лесом. Мы обильно потели от жары и большой влажности в своем летном обмундировании. Словом, мы приближались к Южному Китаю, который далеко не всегда составлял за тысячелетнюю историю страны единое целое с Северным.
Китай — очень своеобразная страна с непростой историей, уходящей в тысячелетия. Я невольно испытывал уважение к китайцам, многие из которых знали многие поколения своих предков, а мне из прошлого подмигивал только мой любивший выпить, мастеровой прапрадед Хомич.
Мы молодой народ, и, думаю, что сил у России еще достаточно. Она всегда напоминала мне космический пульсар, который то сжимается до горсти сверхтяжелого вещества, то разворачивается в пространстве Вселенной. Россия, захваченная татарами, была, по Канту, как вещь в себе, а уже через двести лет Европа обнаружила на своих границах колоссальную империю, стремящуюся к безмерному расширению. Не буду перечислять все причины гибели и возрождения России, после которых она становилась все сильнее и сильнее. Думаю, мы выберемся и сейчас.
Но это я отвлекся, а тогда, на переломе июля-августа 1939 года, когда Гитлер уже утверждал планы нападения на Польшу и начала колоссальной бойни, мы, пролетая над Азией, держали курс на следующий аэродром — Тай-Бинь. Пока полет да и командировка шли без особенных происшествий, если не считать поломки одной из ног шасси, которую совершил при посадке в Тун-Гучене Миша Бубнов. Вообще Тун-Гучен был очень неудобным маленьким аэродромом со слабыми службами обеспечения, которые с трудом справлялись с нашим обслуживанием. Мне, как комиссару, приходилось даже варить борщ для наших летчиков. Было сложно с продуктами, и мы за неделю съели всех кур села Тун-Гучена. Думаю, местные жители были очень рады, когда мы возвратились на свой аэродром в Ланчжоу-Фу, подремонтированный после японской бомбежки китайскими солдатами. К счастью на этот раз обошлось без потерь со стороны китайских ВВС, а ведь в первый налет, еще до нашего появления, японцы таки сожгли пять китайских истребителей. Японцы прекрасно летали ночью и, не улети мы вовремя из-под удара их бомбардировщиков, карьера нашей эскадрильи в Китае могла бы плачевно закончиться.
А пока что мы летели из Тянь-Шуня на Тай-Бинь. Строй наших истребителей, который замыкал мистер Ли, шел за лидером — самолетом американского производства «СИ-47». Здесь уместно вспомнить — мы шли за самолетом, созданном нашим гениальным русским авиаконструктором Игорем Сикорским. Он еще до Первой мировой войны построил самый мощный в мире по тем временам самолет «Илья Муромец». Сикорский был вынужден покинуть Родину, и во многом благодаря ему, в Америке была создана совершенная и мощная авиация, позволившая американцам воевать с воздуха, не бросая в мясорубку миллионы людей. В то же время, представители русской технической мысли Туполев, Ильюшин, Королев сидели в те времена в тюрьмах. Трагична судьба той страны, которая великие достижения своих сыновей получает из чужих рук, где неучи командуют учеными.
Аэродром Тай-Бинь оказался очень приличным. Он расположился на равнине, обеспечивающей хорошие подходы со всех сторон, почти двухкилометровая взлетно-посадочная полоса весело зеленела травой. Мы вырулили на стоянку, издалека заметив аккуратно накрытые белыми скатертями и прекрасно сервированные столы. Был прекрасный солнечный день. Перистые облака на высоте километров в шестьдесят отливали серебром в солнечных лучах. Вместе с техниками мы заправляли самолеты. Вообще, летчику не рекомендуется передоверять все даже самому надежному технику, ведь летчик будто срастается со своей машиной, как кавалерист с лошадью, чувствуя все ее капризы и повадки.
Например, я всегда чувствовал стон мотора своего самолета, что означало излишний форсаж оборотов. В таких случаях я сразу сбрасывал газ, понимая, что не нужно насиловать мотор, который выручит меня в бою. Свой мотор я знал до тонкостей. Определял его состояние по тончайшим звуковым оттенкам. Без этого нет летчика, а есть «пилотяга», которому долго не повоевать в воздухе.
