13
— Тебе определенно надо его бросать, — сказал Рэй.
Это не входило в арсенал его методов. Основным методом, который Рэй взял себе на вооружение, было полнейшее хладнокровие. За три года в «Газете» Рэй понял, что это единственный способ выжить. Ты хладнокровен, когда тебе все безразлично, и остаешься невозмутим, когда тебя что-то волнует. Но сейчас все было иначе. Он не мог быть хладнокровным рядом с ней.
— Ох уж этот твой проклятый муж, — процедил он сквозь зубы. — Мистер Любовный Мускул.
Она тактично улыбнулась. Рэй знал, что все безнадежно. Куда она пойдет? С ним? Через несколько часов у него даже работы не будет. Он посмотрел на себя ее глазами глупый подросток, который все еще живет с родителями, влюбившийся по уши после ночи хорошего секса. Но ведь от такой жизни, которая у нее была, не уходят. Даже Рэй это понимал.
Она перевела взгляд с его лица на светлеющее небо, на ее губах заиграла едва заметная улыбка.
— Как будто и не было грозы вчера вечером.
Они сидели в «лотусе элане», припарковавшись в Гайд-парке, у изгиба озера Серпантин[19]. Солнце лилось сквозь гигантские деревья и покрывало воду блеском тающего золота. На противоположной стороне Серпантина была небольшая пристань с бело-голубыми лодочками вокруг.
— Нам обязательно нужно как-нибудь покататься на лодке. Я так давно не каталась на лодке.
Двадцать лошадей из казарм Королевской конной гвардии ленивым шагом спускались по широкой пыльной тропе; их наездники были в полном облачении — сверкающие нагрудники и красные мантии, белые хвосты из конского волоса на их бело-золотых шлемах, — и тем не менее солдаты явно были не при исполнении служебных обязанностей, они беззаботно зевали, протирали глаза и переговаривались между собой. Это был хороший момент, но заранее обреченный. Рэй, казалось, не мог его не испортить.
— Я хочу сказать, если ты действительно так несчастна, если ты действительно так несчастна, как ты говоришь, тогда почему ты не подашь на развод?
— Ты хочешь поговорить об этом? — Улыбка исчезла с ее лица.
— Да! И буду говорить об этом! Я даже не говорю о тебе и обо мне. Я говорю о том, что ты должна спасать себя. Выбраться, к чертовой матери, из этого места. Там нет любви!
Она молчала, все еще глядя на озеро, и некоторое время Рэй гадал, о чем же она думает — о разводе или о том, чтобы покататься на лодке. Он не просто был расстроен из-за нее. Он жутко злился на самого себя. Ему полагалось быть с Джоном Ленноном, а не с какой-то замужней женщиной, которая не могла оставить своего муженька только потому, что он слишком богат!
— Все не так просто, — наконец произнесла она, едва не зевнув. Рэй видел, как сильно она устала. — Друг к другу привыкаешь. Я не знаю, как это объяснить. Очень сложно все порвать. Приспособиться к переменам. Ты боишься неизвестности, наверное. Боишься одиночества.
Что он мог сказать на это? Все, что ему было известно о браке, он узнал из наблюдений за собственными родителями. Поэтому, вероятно, ему не известно было ровным счетом ничего. Рэй пытался понять, почему его отец и мать когда-то любили друг друга и почему все изменилось. Невозможно найти этому какое-то объяснение, думал Рэй. Но, несмотря на всю его ненависть к отцу, он все же мог представить, как его маму однажды могла привлечь его сила, его физическая уверенность, мужественная осанка и манера держать себя. Женщины, похоже, были падки на всю эту чепуху.
И как тогда могла мама знать, что эта его сила выльется в крики, побои и насилие? Что все то, что ей в нем когда-то нравилось, станет оружием, обращенным против нее же и их детей? Кто мог предвидеть это? И эта женщина рядом с Рэем, женщина и ее муж, которого он убеждал бросить, — ведь они, должно быть, когда-то любили друг друга, были без ума друг от друга в самом начале. Люди меняются. Рэй осознал это теперь. Люди меняются самым неожиданным образом.
Рэю несложно было понять, почему его отец влюбился в его мать. Все объяснения этому — на их совместной черно-белой свадебной фотографии. Благородная и хрупкая красота его мамы, совсем еще юной, ее разбивающая сердце мягкость и почти детская уязвимость гарантированно пробуждали инстинкты защитника в таком мужчине, как его отец, — мужчине старой закалки, который считал женоподобным расчесывать волосы (полагалось использовать для этой цели пальцы, пока все волосы не выпадут).
Но его мать тоже менялась с годами, и эти перемены только ускорились и усугубились со смертью его старшего брата. Девичья мягкость матери превратилась в какую-то робость, загнанный в угол невроз, страх перед будущим. Любовь к дому трансформировалась в некую фобию — боязнь открытого пространства, Рэю казалось, что черты, из-за которых его родители когда-то влюбились друг в друга, стали причинами, по которым они теперь выводили друг друга из себя. Вероятно, все браки были похожи. И неправда это, что вы убиваете вещи, которые любите. С гораздо большей вероятностью можно сказать, что они убивают вас. Рэй даже не мог представить, что его мать однажды уйдет от отца. Разумеется, она этого не сделает. Куда она пойдет? — Но ты же его не любишь, — упрямо сказал Рэй, его голос звучал возмущенно, и он не способен был ничего с этим поделать. — И он не любит тебя. Я не знаю, как он может любить тебя и подарить тебе это… эту вещь!
Он не мог говорить о подарке на день рождения. Сама мысль об этом вызывала у него отвращение.
— Я же тебе сказала — я слишком стара для ночлежек и убогих комнаток, служащих гостиной и спальней одновременно! Кто-то крадет твое молоко из холодильника. Споры о том, чья очередь мыть посуду. Парочка трахается в соседней комнате. Наверху врубили чертовых «Вишбоун эш». Я уже прошла все это. Десять лет назад.
Рэй еще всего этого не проходил.
— Сколько тебе, кстати, лет?
— Сегодня исполнилось двадцать восемь. — Она улыбнулась. — Я слишком стара для тебя.
У него упало сердце. Все было совершенно безнадежно.
— Но слишком молода для такой жизни, которую ведешь.
Рэй был расстроен, он нарывался на ссору. Его сводила с ума сама мысль о том, что она вернется к этой жизни — огромный дом, показушный автомобиль и муж с бумажником вместо сердца. Он чувствовал, что сможет попрощаться с ней, если только между ними прозвучат резкие слова. Но она явно не собиралась заканчивать их встречу вот так.
— Не сердись на него. Кто, по-твоему, за все платит? Кто купил мне одежду, машину, кровать, в которой ты спал? Кроме того — ты ему нравишься. Он мне это говорил.
Рэй подумал о группе ее мужа. Битком набитые баскетбольные площадки Среднего Запада, ошалевшие подростки, орущие: «У-уш! Рок-н-ролл!» — под живенький ар-эн-би. Нормальные парни. Ничего сверхъестественного. Хорошая барная команда, собирающая стадионы. И Рэй подумал об их менеджере, ее муже, который всегда был достаточно любезен с ним, но который в конечном счете был всего лишь очередным карьеристом из звукозаписывающей компании. Ему просто посчастливилось оказаться в нужном клубе в нужный момент рядом с нужной группой. Я никогда не женюсь, решил Рэй. Брак начисто лишает индивидуальности.
— Ты думаешь, ты ничто. Но я считаю, ты просто потрясающая женщина.
Миссис Браун какое-то время смотрела на него, а потом быстро поцеловала в губы.
— Пойдем.
Выйдя из машины, она взяла его за руку и повела к лодочной станции. Трава была все еще скользкой и блестела от апокалипсических ливней, которые прошли в ночь смерти Элвиса.
В такой ранний час прокат лодок еще не открылся, но они решили, что никто не будет возражать, если они ненадолго одолжат одну. Хихикая, в вымокшей насквозь обуви, они подобрались к лодке. Осторожно, боясь свалиться в озеро, Рэй шагнул в дальний ее конец — миссис Браун утверждала, что это нос, — а она уселась напротив, просунув весла в изношенные металлические кольца.
Оттолкнув лодку от берега, они заскользили по спокойной прозрачной глади озера, и она начала грести, изящно и неторопливо. У нее хорошо это получалось. Рэй был вынужден это признать. Гораздо лучше, чем получилось бы у него. Они улыбались друг другу, не чувствуя необходимости говорить что-либо.
