момент гигантская люстра со звоном повалилась на пол, после чего от нее что-то
покатилось в стороны. Доминик отбросил кувалду, оглянулся в надежде увидеть
Уинстона, который, может, уже бежит к ним, но его не было, тогда, сделав над
собой усилие, он направился к щели. Затем юноша нагнулся и, протиснувшись
сквозь нее, оказался на улице под каплями дождя. Он выпрямился и снова
посмотрел назад, в этот огненный хаос, но теперь уже сам не зная, что именно он
хотел там увидеть. Доминик закрыл рот ладонью, как бы сдерживая рыдания, жалобно посмотрел на Генри и обнял его, при этом одной рукой помогая ему
придерживать Катрин, и теперь, не имея больше сил сдерживать чувства, горько
заплакал. И Генри, который старался держаться, тоже не выдержал, и слезы
вперемешку с каплями дождя покатились по его щекам.
— Генри! Катрин! — послышался голос в толпе, и вот тетушка Амалия, вся
промокшая и обезумевшая от страха и радости, уже бежала к племянникам, а за
ней показалась и мать Доминика, которая тоже не переставала звать сына.
— Как, как вы туда попали? Я же говорила вам держаться от него подальше! —
бранила их тетушка, при этом осыпая племянников поцелуями и не выпуская из
объятий. — Катрин, радость моя!
В это время Катрин уже пришла в себя, но сил у нее все равно почти не было, она
долго не могла понять, что происходит, но, завидев тетушку, бросилась к ней в
объятия, чувствуя, что что-то произошло, и они теперь на свободе. Вдруг ей
почему-то захотелось плакать, возможно, от чувства облегчения и радости, что
все уже позади, при этом она все время смотрела по сторонам. Вдруг она
напряглась, перестала плакать, а ее лицо стало бледным. Она отстранилась от
тети, затем стала судорожно искать глазами что-то и, наконец, испуганно
спросила, беспомощно глядя на тех, кто был рядом:
— А…а где… Уинстон?
Его имя она произнесла особенно тихо. Генри и Доминик переглянулись, не зная, как лучше сообщить ей об этом, затем посмотрели на нее, но, не найдя, что
сказать, просто опустили глаза, теребя пальцы своих рук. Но этого было более
чем достаточно, наверно, даже больше, чем слов. В душе Катрин что-то резко
оборвалось, ток пробежал по нервам, а на лице читалось недоумение.
— Мы не знали… он побежал за водой, но мы не знали, что там был пожар… мы
хотели спасти тебя… и он тоже… потому и побежал за ней… — Доминик и Генри
стали поочередно говорить, перебивая друг друга и пытаясь изложить суть.
Вдруг Катрин медленно опустилась на колени, слезы потекли из ее глаз, а затем, опустив руки на землю и периодически перебирая грязь, она стала горько плакать.
И, наверно, ее горечь была намного сильнее печали грохочущих небес.
На сим и закончилось это пренеприятное и мрачное событие, однако, на всю
жизнь оно оставило в их сердцах сильный и горестный отпечаток, словно огненное
клеймо; причем, повлияло оно и на их мировоззрение в целом.
Через полгода после случившегося Доминику и его матери, мужу которой дали
хорошо оплачиваемую работу, пришлось переехать в городок побольше прежнего
близ Лондона. Впрочем, даже и хорошо, что так случилось, ибо после пожара
люди, хоть и скрывали это, но все ж избегали и сторонились его, ведь поверья и
суеверия, особенно в таких городках, оказываются куда сильнее здравого смысла.
Генри и Катрин все так же жили в Лондоне вместе с родителями, которые, узнав
неясно откуда о случившемся, не решились снова отпускать детей в далекие и
маленькие городки. А поскольку у них больше нигде не было родственников, к
которым можно было отправить Генри и Катрин на каникулы, то ребятам
приходилось проводить их в столице. Правда, вскоре они оба поступили в
