Илга Понорницкая
Между какими-то там революциями
Этого парня, который идет по схваченному ветром, как парус, приморскому городу, зовут Гена Ююкин. Через плечо у него сумка, а там — штук шесть пирожных «эклер» и пачка размноженных на ксероксе листовок под заголовком «Слуги народа» в очередной раз обманули своих «хозяев». Потом есть еще «Голосуйте за Виктора Фокина» с портретом Виктора Фокина и «Каково же истинное лицо Карнаухова?», без портрета. И еще у него в сумке много разных вещей.
Он встречает на улице этого самого Виктора Фокина и говорит ему:
— Вижу, ты снова здесь?
А Фокин отвечает Ююкину:
— Я что-то не понял, Геннадий.
И потом еще спрашивает:
— Ты что, всю эту землю купил?
Тогда Ююкин строго так ему говорит:
— Ты что мне это демагогию разводишь? Тренируешься уже, кандидат в депутаты?
И добавляет:
— Смотри у меня. Хоть мы с тобой сейчас вроде как в одной упряжке. А еще раз увижу. На этой улице. Или где в окрестностях. Плохо будет.
И он уходит своей дорогой, надвинув капюшон «аляски» на глаза, оставив кандидата в депутаты Фокина в твердой уверенности, что он, Ююкин, форменный псих. Фокин знал, что Ююкин с приветом, но чтоб до такой вот степени…
Пока Фокин идет к автобусной остановке, он еще будет размышлять о том, чем это он в Генкином представлении не вписался в окрестный пейзаж. Потом забудет. С этим ненормальным приходится считаться. Ююкин может Фокину очень здорово помочь. Выход у него есть на разные круги, куда если сам сунешься — только себе во вред. К тому же Ююкин был чемпионом области по боксу. Галка, вроде, хвасталась. Правда, она говорила, что десять лет назад. Или около того. Ююкин был чемпионом области среди юниоров. Да ну их всех к лешему. Спортсменов этих. Твердолобых. Галку туда же. От одной мысли о возможной драке Фокина тошнит. Он не трус, просто противно, и все. Почки у него отбиты в одной конторе еще с незапамятных времен. Левая отбита, правая ничего. Полгорода это знают. Фокин рассказывает знакомым девочкам, как все было, и говорит, что теперь он проживет только до тридцати лет. По девочкам не поймешь, верят они ему или нет, а сам он уже, точно, верит сам себе. Однажды заметил, как произнес «до тридцати пяти лет». Тридцать уже скоро, если прикинуть, а тридцать пять — в такой же неизвестной дали, как раньше было тридцать. Тридцать пять — это все-таки не так страшно.
Девушку со шваброй и ведром зовут Галя Ююкина. Это Гены Ююкина жена. Галя моет полы целый день, а иногда моет под краном маленьких детей. Детям нравится, когда их берут на руки и подставляют под теплую воду, и, только чуть-чуть прикасаясь ладошкой, моют обкаканные спинки, и попки, и писюны. Галя разносит детям бутылочки. Задирает себе рукав и брызгает на руку чуть ниже локтя — проверяет температуру молочной смеси. Младенцы сходу ловят ротиками резиновые соски. Под донышки бутылок Галя подкладывает скатанные пеленки — для наклона, чтоб удобней было сосать. Одного ребенка она берет из кроватки и кормит молочной смесью, держа на руках. Своего.
В «Комнате отдыха матерей», когда женщины не заняты уборкой и кормлениями, они сцеживают себе грудь. Никому из них не разрешено кормить грудью. Тем, у кого младенцы недоношенные, говорят, что дети еще слабенькие, им тяжело сосать. Остальным говорят, что от их молока у ребенка становится плохой стул. Грудь надо сцеживать очень тщательно. После каждого кормления, или вместо каждого кормления, в общем, шесть раз в сутки. А то у тебя будет мастит. Закрываешь глаза, чтобы поспать минут десять, когда полы уже вымыты, а за обедом идти время еще не наступило — и слышишь, как чье-то молоко брызгает на дно стакана, или банки, или крышки от мыльницы: дзыньк! дзыньк!
Галя моет полы, или доит сама себя, или гладит пеленки, а сама в это время думает, можно в нее влюбиться или нет. Ей хочется иметь красивую фигуру и такие ножки, чтобы стоило носить только мини- юбку. Но, поскольку одежда призвана подчеркивать наши достоинства и скрывать недостатки, а не наоборот, Галке сейчас пойдет скорей не мини, а макси. Ножки у нее тонкие, как палочки, вдобавок вывернутые малость коленками вовнутрь. Но макси ей тоже очень нравится. Галка представляет, какое платье себе сошьет — хотя, конечно, пока еще смутно. Что-то такое приталенное и сильно широкое, может быть, вообще солнце-клеш. Какая разница, что будут носить этим летом, что нет. Пояс должен завязываться сзади на бант. И вот Галка идет в новом платье по красивому городу — солнце светит, высокие деревья с большими листьями. Галка сама красивая и везет красивую коляску. Ребенок в коляске красивый, само собой, и весь в кружевах. Рядом с Галкой парень — высокий, конечно, а так внешность она представляет смутно, внешность так ли важна? Парень говорит что-то, а что Галка ответит, она уже придумала и помнит наизусть:
— Все будет зависеть от твоих отношений с моим сыном.
Наверно, ей это снится временами, потому что иногда она говорит кому-то во сне:
— Все будет зависеть от твоих отношений с моим сыном.
Некоторые девки слышали. Над ней не смеются. А чего смеяться?
Больница, где лежит Галка с сыном, стоит на той самой улице, по которой ее законный муж не разрешил ходить кандидату в депутаты Виктору Фокину.
Гена Ююкин входит в вестибюль под обстрелом. Все знают, что это муж той самой девчонки, которая лежит здесь со здоровым младенцем, потому что им жить негде. Начала ее истории никто не знает. Все смотрят с середины, как какое-то бесконечное кино по телевизору. Спрашивают друг у друга подробности. Ждут, чем все кончится, если кончится когда-нибудь. Интересно.
Галка не сомневается, что они с Генкой разведутся.
— Зачем ты мне «эклеры» принес? — спрашивает она Генку. — Мне их совсем не хочется. Когда беременная была, хотелось, а сейчас не хочется.
— Сокамерниц угостишь, — говорит Генка.
— Сокамерницы похудеть хотят. Я одна такая.
— Куда я их дену? — он тихо бесится под перекрестными взглядами каких-то медсестричек, гардеробщиц и нескольких девчонок-матерей, к которым тоже пришли. — Да, вот, еще листовки возьми.
— Зачем? Я эту читала. И вот эту.
— Сокамерницам отдай. Пускай просвещаются, за кого им голосовать.
— Сокамерницы листовок не читают. Плевать они хотели. У них детки больные.
— Персоналу отдай. Я что, все обратно поволоку?
Кончится это вечное раздражение, эта ненависть рядом с ней, думает Галка, вот не будет рядом этого человека, который точит и дырявит ее насквозь метисовскими своими острыми глазами, как будто она — это все наше бездарное правительство сразу, и все местные чиновники в одном лице. Галка уедет отсюда вместе с малышом, только дождаться тепла, весной ехать не так страшно. И надо, чтобы ребенок подрос. Чтобы хотя бы пупок зажил. Тогда ехать не так страшно. А Генка пусть делает революцию. И пусть сделает — такую, какая ему нужна. Галка никому плохого не желает. Пусть он станет президентом страны. И найдет себе новую жену. Такую, какой должна быть жена большого политического деятеля. За президента хоть кто пойдет… И все тяготы его борьбы против существующего порядка вещей примет на себя какая-то другая женщина, которую Галка и знать не захочет со всеми ее семейными проблемами. Галка уедет отсюда к маме. А лучше к бабушке. Бабушка ни о чем спрашивать не будет. Приехала — хорошо, сколько не виделись. Ребенок есть — тоже хорошо. До правнука дожила! Галка откормится на всем своем, отоспится. Малыш подрастет. Можно в нее влюбиться, или уже нет?
— Зачем ты ходишь ко мне? — спрашивает она Генку.
