было рассказано, спросил старца, не передать ли от него чего курским родственникам, старец, указав на лики Христа и Богоматери, с улыбкою сказал: 'Вот мои родные, а для живых родных я уже живой мертвец'.
Вот событие, засвидетельствованное княгинею Е. С. Ш.
Она привезла к старцу своего племянника Я.; больного внесли в келлию на постели. Старец сказал ему: 'Ты радость моя, молись, и я за тебя буду молиться, только смотри — лежи, как лежишь, и в другую сторону не оборачивайся'. Но больной не выдержал и увидел молящегося о. Серафима стоящим на воздухе, и от ужаса вскрикнул.
Окончив молитву, старец запретил рассказывать виденное — до его смерти. Я. из келлии вышел уже сам.
В то время о. Серафима чтила уже вся Россия, а современные ему подвижники смотрели на него как на 'град, верху горы стоящий' — и широко шла о нем благочестивая молва.
На вид о. Серафим был светел и радостен, хотя тяжкие страдания ног, которые мучительно болели от непрестанных бдений и из которых текла материя — не оставляли его до конца.
Образованные люди, близко его знавшие, говорят, что он был гениальный человек. У него был ясный, меткий, широкий, основательный ум; счастливая память и живое, творческое воображение. Это был дух в тонком, прекрасном, необыкновенно миловидном теле. Лицо у старца было белое, глаза проницательные, светло-голубые, детский румянец на щеках под седыми волосами головы.
25-го марта 1831 г. в праздник Благовещения старец был обрадован дивным посещением. Свидетельницею того посещения была одна старица Дивеева, которой о. Серафим приказал придти к себе и сказал: 'Нам будет видение Божией Матери', молился над нею и успокоил: 'Ничего не убойся!'
Сделался шум, как шумит лес от большого ветра. Когда он утих, послышалось пение, подобное церковному. Дверь в келлию сама собою отворилась, сделалось светло — белее дня, и благоухание наполнило келлию.
О. Серафим стоял на колениях, воздев руки к небу и произнес: 'Вот Преславная, Пречистая Владычица наша Пресвятая Богородица грядет к нам!..' Впереди шли два ангела с золотистыми волосами, держа по ветви, усаженной только что расцветшими цветами. Они стали впереди. За ними шли: св. Иоанн Предтеча, и св. Иоанн Богослов, в белой, блистающей от чистоты одежде. За ними шла Богоматерь и двенадцать дев. Царица Небесная имела на себе мантию, как пишется на образе Скорбящей Божией Матери, несказанной красоты, застегнутую камнем, выложенным крестами; поручи Ее на руках, и епитрахиль, наложенная сверх платья и мантии, были тоже убраны крестами. Она казалась выше всех дев; на голове Ее сияла в крестах корона — и глаз не выносил света, озарявшего лик Богоматери. Девы шли за Нею попарно, в венцах, и были разного вида, но все великой красоты. Келлия сделалась просторнее, и ее верх исполнился огней, как бы горящих свеч. Было яснее полудня, сияние больше дневного луча, светлее и белее солнца.
Когда инокиня пришла в себя, о. Серафим стоял уже не на коленях, а на ногах пред Пресвятою Богородицею, и Она говорила с ним. Девы сказали инокине свои имена и страдания за Христа.
Из беседы Пречистой Владычицы с о. Серафимом, инокиня слышала: 'Не оставь дев моих! (дивеевских)'. О. Серафим отвечал: 'О Владычице! Я собираю их, но сам собою не могу их управить'. Царица Небесная отвечала: 'Я тебе во всем помогу. Кто обидит их, тот поражен будет от Меня; кто послужит им ради Господа, тот помяновен будет пред Богом'. Потом Она сказала инокине: 'Эти девы Мои возлюбили единого Господа; иные оставили земное царство и богатство, и за то видишь, какой славы сподобились. Как было прежде, так и ныне. Только прежние мученицы страдали явно, а нынешние тайно, сердечными скорбями, и мзда будет такая же'. Благословляя о. Серафима, Пресвятая Богородица сказала: 'Скоро будешь с нами!' Св. Предтеча и Богослов благословили его, а девы целовались с ним рука в руку. — В одно мгновение все стало невидимо.
Это было двенадцатое явление старцу Серафиму от Господа Бога.
Старцу было 72 года. Телесное изнеможение все усиливалось; старец реже мог ходить в пустынную келлию, и многие подолгу проживали в монастырской гостинице, чтобы видеть его и насладиться благоуханием его последних бесед.
Говоря о пустыньке с одною дивеевскою старицею, о. Серафим пришел от представления чаемого блаженства в восторг; он встал на ноги и с воздетыми руками смотрел в небо и говорил: 'Какая радость, какой восторг объемлют душу праведника, когда ее сретают ангелы и представляют пред лице Божие!'
Одному подвижнику он сказал: 'Сей, о. Тимон, сей, всюду сей данную тебе пшеницу. Сей на благой земле, сей и на песке, сей на камени, сей при пути, сей и в тернии: все где-нибудь да прозябнет и возрастет и плод принесет, хотя и не скоро'.
О. Серафим уже приготовлялся окончательно к смерти. Нередко он, сидя в сенях, у своего гроба, размышлял о загробной жизни, и земной путь его казался ему столь несовершенным, что он горько плакал.
Старец некоторым лицам разослал письма, призывая к себе, а другим поручил после смерти своей передать полезные для них советы.
В самый день Рождества о. Серафим долго беседовал с одним мирянином. Это была, может быть, последняя длинная его беседа.
'Добро делай, — говорил он, — путь Господень все равно! Враг везде с тобой будет. Кто приобщается, везде спасен будет; а кто не приобщается — не мню. — Вот что делай: укоряют — не укоряй; гонят — терпи; хулят — хвали; осуждай сам себя, так Бог не осудит; покоряй волю свою воле Господней; никогда не льсти; познавай в себе добро и зло: блажен человък, который знает это. Люби ближнего: ближний плоть твоя. Если по плоти поживешь, то душу и плоть погубишь; а если по Божьему, то обоих спасешь. За уступки миру многие погибли: аще кто не творит добра, тот и согрешает. Надобно любить всех и больше всех — Бога…'
'Подчиненных храни милостями, облегчением от трудов, а не ранами. Напой, накорми, будь справедлив, Господь терпит; Бог знает, может быть, и еще протерпит долго. Ты так делай: аще Бог прощает, и ты прощай'.
'Что приняла и облобызала св. Церковь, все для сердца христианина должно быть любезно. Не забывай праздничных дней; будь воздержан, ходи в церковь, разве немощи когда; молись за всех; много этим добра сделаешь; давай свечи, вино и елей в церковь: милостыня много тебе блага сделает. По постам скоромного не ешь: хлеб и вода никому не вредны. Как же люди по 100 лет жили? Не о хлебе едином жив человек. Что Церковь положила на семи вселенских соборах, исполняй. Горе тому, кто слово одно прибавит к сему или убавит. Что врачи говорят про праведных, которые исцеляли от гниющих ран одним прикосновением? Господь призывает нас, да мы сами не хотим. — Смирение приобретай молчанием. Бог сказал пророку Исаии: на кого воззрю, токмо на кроткого и молчаливого и трепещущего словес Моих'.
Все время этой беседы о. Серафим был очень радостен. Он говорил чрезвычайно поспешно; посетитель едва успевал прочитывать вопросы, как тотчас получал на них ответы. Старец стоял, опершись на свой дубовый гроб, и держал в руках зажженную восковую свечу.
В этот же день старец приобщался, долго беседовал с игуменом и просил его о многих иноках, особенно из младших.
Сбоку алтаря Успенского собора он отметил себе могилу.
Как-то в конце 1832 года один монах спросил старца: 'Почему мы не имеем строгой жизни древних подвижников?'
— Потому, — отвечал старец, — что не имеем решимости; а благодать и помощь Божия к верным и всем сердцем ищущим Господа ныне та же, какая была и прежде — и мы могли бы жить, как древние отцы: ибо, по слову Божию, Иисус Христос 'вчера и днесь, той же и во веки!'
Эти слова — печать жизни о. Серафима.
