и гнала и унижала, и томила работой, и постоянно укоряла, так что ей житья не было. Нрава была она кроткого, тихого, никому не перечила, молча все сносила, только иногда украдкой плакала…
Идут себе богомольцы медленным шагом, гуськом и сзади всех понуро бредет молодая женщина, которой жизнь так тяжела… Идет она, и видит вдруг: лежат на земле четки. Она их подняла… Стали путники подходить к городу, выходит им навстречу Антоний Алексеевич, и говорит этой женщине: 'Тебе, смиренная раба Божия, святитель Тихон четки послал. Ведь это из его раки четки, с его нетленных ручек'.
И сама женщина, и ее спутницы были поражены словами старца и в смущении направились к монастырю.
Когда с трепетом подошли они к раке святителя, гробовой иеромонах спросил: 'Откуда у тебя эти четки?' Женщина рассказала, как нашла их на дороге и что ей говорил Антоний Алексеевич.
Для проверки этого рассказа иноки подняли пелену с мощей и, действительно, тех четок, которые лежали раньше на руках и были совершенно такие же, как не, которые женщина нашла на дороге — этих четок на мощах не было. Тогда поняли, что святитель чудным образом послал утешение женщине, которая ни от кого в жизни не видала добра, и, вместе с тем, вразумил тех, кто особенно ее преследовал.
Утешенная женщина отдала четки к мощам, и после горячей молитвы святителю, успокоенная и облегченная душой вернулась домой.
Вообще же обыкновенно Антоний Алексеевич говорил коротко, и слово его прямо определяло обстоятельство того лица, к которому относилось.
Часто находился он как бы в неземном настроении духа, был необыкновенно кроток, послушен и обходителен.
— Сударик мой, — с теплою ласкою говорил он обыкновенно людям, приходившим к нему с горем: — я ничего: — так Бог дал; знать, так мать тебе обрекала!
И от этих простых слов становилось легко и отрадно на сердце. То было действие посланного ему дара утешения.
Но были времена, когда его видали беспокойным, несговорчивым, даже грозным. Видно было, что он вел тогда борьбу с духами злобы. И тогда ночи проводил он без сна, целые недели без пищи и питья. Он с длинною палкой в руках ходил или бегал по монастырю, точно выгоняя кого-то, с криком: 'Эк их нашло сколько!'
В такое время сверкающий как молния взор его проникал в душу, и он беспощадно обличал людей, не разбирая ни звания, ни положения.
Дух прозорливости был очень силен в старце.
В один из дней ноября 1825 года, при прекрасной погоде, Антоний Алексеевич в самом тревожном состоянии духа бегал по монастырю и пел: 'Вечная память', а к полудню посреди монастырского двора стал слезно молиться, произнося: 'Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего!' Когда после трапезы у него спросили, о ком он молится, он ответил: 'Как же не петь, братцы, вечную память. Ведь в Таганке (т. е. Таганроге) к морю-то упал большой столп'. Чрез некоторое время пришло известие, что в Таганроге скончался Император Александр I в то самое число 19 ноября, когда так тревожен был и пел 'вечную память' Антоний Алексеевич.
За несколько лет до открытия мощей святителя Тихона, говоря с одним монахом, Антоний Алексеевич, изменившись вдруг в лице, громко воскликнул: 'Сколько народу-то идет! Видимо-невидимо! Один только Господь это знает и моя душенька!' На вопрос монаха, куда этот народ идет, отвечал: 'К Оське в яму!' Ямою он называл пещеру, где лежал святитель Тихон до прославления, а Оською — иеромонаха Иринея, около 50-ти лет служившего при гробе святителя.
Один чиновник ведомства Министерства Государственных Имуществ был оклеветан и лишен должности. Ездил он оправдаться в Петербург, но бесплодно. С горя он запил. Однажды мимо его дома проходит Антоний Алексеевич и говорит: 'Полно тебе блажничать! берись-ка за дело! Бог о тебе не забыл!' На другой день чиновник получил бумагу, утверждавшую его в его прежней должности.
Знаменитый Воронежский архиепископ Антоний очень уважал соименника своего, который предсказал ему его кончину.
Однажды в Воронеже на бойкой улице встречает блаженный 15-летнего мальчика с книгами в руках. Он останавливает его, вынимает из-за пазухи засаленный лист бумаги, исписанный весь цифрами, и говорит: 'Вырастешь, голубчик — приходи в Задонск жить'. Уже блаженный (в 1851 г.) умер, как этот человек, в 1874 году был назначен в Задонск городским казначеем. Чрез 5 лет зайдя в усыпальницу, где погребен блаженный, он прочел его имя на надгробии, и как живою вспомнилась ему дальняя встреча его юности, о которой он и рассказывал со слезами.
Приехал в Задонск, еще до прославления святителя Тихона, один мирянин. Когда он выходил из пещеры святителя, к нему подошел неизвестный тогда посетителю Антоний Алексеевич и строго сказал ему: 'Давно, давно тебе пора прийти сюда. Я все тебя ждал!'
На вопрос, кто он, Антоний Алексеевич сказал: 'Незачем тебе этого знать. Но я знал тебя, когда ты жил еще на севере в большом каменном доме. Ты тогда дал обещание прийти сюда. С тех пор я все ждал тебя!'
Поразило посетителя это слово. Действительно, когда он учился в Петербурге в кадетском корпусе, он, чувствуя тщету мира, дал себе слово быть монахом. Но впоследствии многие обстоятельства задержали исполнение его намерения. Под влиянием слов Антония Алексеевича он немедленно просил настоятеля принять его в число братии. Впоследствии он сам стал истинным подвижником. Его имя — о. Нафанаил.
Действовал в старце также и дар исцелений. Один монах ужасно страдал от нарывов на спине и думал даже оставить свое послушание. Чувствуя его мысль, Антоний Алексеевич сказал ему: 'Куда ты думаешь от меня бежать, Николашка!' — и затем стал молиться, приговаривая: 'Помилуй, Господи, Николашку!' После трех молитв этих нарывы прорвались, и боль исчезла.
Другому молодому послушнику боль в груди мешала петь на клиросе. Старец велел потереть грудь снегом и продолжать петь на клиросе. Грудная боль прекратилась навсегда.
Замечательно, что, когда блаженный хотел видеть свое родное село Клиновое, он начинал заочно призывать своего правнука Ивана. На другой же день к вечеру являлся в монастырь правнук и объяснял: 'Вчера напала на меня такая тоска по дедушке, что рад бы хоть пешком идти к нему'.
Уже описано, как одевался Антоний Алексеевич. Лицо же у него было длинное, худое, сморщенное, острый нос, узенькая, клином, бородка; на голове короткие взъерошенные волосы.
За год до кончины блаженный пришел в Задонск в дом, купленный незадолго до того помещицею А. В. Демидовой, и сказал ей: 'Вот, я к вам: так Бог велел'.
Этот дом уже давно он называл своим.
Когда пред смертью соборовали Матрону Наумовну Попову, он сказал: 'И я у Бога не забыт. Терпение убогих не погибнет до конца'. Он пережил эту великую подвижницу лишь на 40 дней.
'Мама, говорил он, заболев, г-же Демидовой, пора мне умереть: похорони меня! похорони меня во спасение души в монастыре и заплати за меня пять рублей!' Когда та сказала себе, что едва ли можно схоронить за эти деньги, он, прозревая ее мысль, прибавил: 'Ну, пятьсот отдай. Хотя у тебя и был ныне недород хлеба, да зато у меня его много. Вот, даст Бог, я перейду, тогда и тебя возьму к себе, мама! Да сшей мне новый белый кафтан, нижнее белье и купи новый кушак'. За две недели до Покрова он стал говорить ей: 'Мама, пеки блины в субботу под Покров'.
И в эту самую субботу, 29 сентября 1851 года, он тихо почил на 120-м году.
Со всех сторон бездна народа стала сходиться к его гробу, и служить по нем панихиды. Его схоронили в усыпальнице, где покоятся другие в этом благословенном крае подвизавшиеся праведники.
Блаженный являлся с помощью людям и по кончине своей.
Ходя по деревням с товарищами, бить шерсть, правнук его, Иван, опасно заболел. Ночью он видел прадеда, который сказал ему, что болен он потому, что дурно живет — много вина пьет и табак нюхает и приказывал ему в первый же пост отговеть и приобщиться, обещая исцеление. Иван встал здоровым и с тех пор бросил и вино и табак.
Один инок, уже 40 лет живший в Задонске, под влиянием скорбей, задумал перейти в другой монастырь. Он увидел во сне, что входит в келлию его, чтимый им при жизни, Антоний Алексеевич и
