их стороны в сторону, Кэнби — поддерживая его, не давая упасть.
— Что с ним? — снова спросил Джил, глядя через мое плечо.
Я услышал, как Кэнби тащит его вверх по лестнице, и пошел закрыть дверь. Но нам все равно было слышно шарканье ног и теперь не прерывающееся ни на секунду Дэвисово поскуливание. Словно плакала женщина, потерявшая голову от горя. Мы прислушивались, пока шарканье и всхлипыванья не проследовали мимо нашей двери дальше по коридору и не затихли наконец, отгороженные от нас еще одной дверью.
— В чем дело? — спросил Джил с опаской.
— Да вот вообразил, что это он виноват.
— В чем?
— Во всей этой истории.
— Он? Хорошенькое дело!
— Да уж, — сказал я. Мне не хотелось на эту тему распространяться, душа за старика болела.
Мы с минуту постояли и подумали обо всем этом.
— Знаешь, — сказал Джил, — ты все-таки что-нибудь поешь. Вон сколько времени прошло, да и крови ты столько потерял.
— Мне не хочется есть, — сказал я. Мне и правда не хотелось.
— Все равно поешь. Мне тоже надо поесть. А то пить больше не смогу.
Когда мы спускались по лестнице, Джил сказал:
— Пока мы не узнали, Смит всех подбивал Тетли линчевать.
— Ему только и вешать — Смиту вашему.
— Да уж, — сказал Джил.
Мы поужинали в комнате за баром, где нам уже было накрыто, солониной, подмороженной картошкой, бобами и черным кофе. Сперва мне в горло ничего не лезло, но после того, как вылакал две чашки кофе, мне снова захотелось есть. Кэнби заглянул и сказал, чтобы за Дэвиса мы пока не беспокоились, он дал ему какого-то снотворного зелья и отправил Спаркса посидеть с ним. В баре никого не было, так что он стоял в дверях с полотенцем через плечо и смотрел, как мы насыщаемся. Рассказал, что в городе, разумеется, об этой истории только и говорят, что Смита напоить до бесчувствия оказалось труднее, чем он предполагал. Но в некотором смысле это обернулось на пользу. Организовался сбор в пользу Мартиновой жены. Набралось уже больше пятисот долларов.
— Даже старый Бартлет вошел в долю, — сказал Кэнби. — Но он на людях избегает показываться. Деньги со Спарксом прислал.
— Кстати, — спохватился Джил, будто только сейчас об этом вспомнил, — я внес за нас с тобой по четвертной с каждого.
Я достал свой мешочек и расплатился с ним.
— Момент для сбора, между прочим, выбран как нельзя удачней, — сказал Кэнби. — Отгон закончен, и вы, ребята, еще не порастратились. И цена, надо сказать, тоже неплохая. За мужа, у которого не хватило смекалки даже на то, чтобы, покупая весной скот, купчую взять. — Он вернулся в бар и заговорил там с кем-то.
Спустя некоторое время, когда разговор смолк, мы вышли из комнаты, и Джил с Кэнби привычно позубоскалили насчет «Шлюхи к услугам», и мы пропустили по паре стаканчиков и покурили. Больше пить мне не хотелось. Вот чего хотелось, так это спать. Будто и не ложился. Я заметил за собой: когда меня что-то гложет, а сделать все равно ничего нельзя, на меня нападает спячка. К тому же сюда стали сходиться люди, которые с нами в горы не ездили. Взглянув на нас, они, задержавшись в дальнем конце бара, о чем-то спрашивали пониженными голосами, поглядывая на нас исподтишка. Это начинало раздражать Джила. Подраться ему до сих пор так ни с кем и не удалось, а спиртное он продолжал лить в себя, как в бездонную бочку. Он стоял, приглядываясь и прислушиваясь к посетителям, выбирая, к кому бы прицепиться.
Когда в бар, сияя улыбками, снова вошла Роуз Мэпин с таким видом, будто возглавляет парад и следом за ней все тот же с рыжими бачками, я не на шутку испугался. Но Джил не оправдал моих опасений. Он взял нашу бутылку, пару стаканов и сказал:
— Пойдем-ка лучше отсюда. Что-то не хочется мне с этим типом сейчас драться. Убью, чего доброго.
У себя в комнате я растянулся на кровати. Джил поставил бутылку со стаканами на туалетный столик и, подойдя к окну, посмотрел на улицу. Солнце было уже на закате, небо все такое же безоблачное, и вокруг тишина. Джил распахнул окно, в комнату вошла прохлада и запах лугов. Откуда-то издалека доносилось пение луговых жаворонков. Джил налил себе в стакан и закурил сигарету. Он с силой выдохнул дым, который улетел за окно длинной стремительной струей.
— Я дал Уайндеру десятку, чтоб передал Фернли, — сказал он, будто это могло что-то искупить.
— Правильно сделал, — одобрил я.
Снизу долетел голос Роуз и ее смех, и сразу же за этим мужской гогот, как тогда днем. Что-что, а пожаловаться на недостаток внимания она сегодня не могла.
— Если бы я затеял драку с этим субчиком, у нас бы до пальбы дошло, — сказал Джил.
— Хватит с нас пальбы.
— Хватит-то хватит, но вообще-то я понятия не имею, как с таким парнем хорошую драку затеять. — И прибавил, будто всесторонне обдумывал этот вопрос: — Чудной он, понятия не имею, как с таким драться…
В небе заливался песней жаворонок, и откуда-то совсем издалека ему отвечал другой.
Потом Джил сказал, будто решил махнуть на все рукой:
— Эх, поскорее б отсюда убраться!
— Да уж…
ПОРА ВЕЛИЧИЯ
Мнe исполнилось десять в то лето, когда я работал на старого Кэла Кроу- форда. Долго потом вспоминал я об этом времени как о поре сплошного кошмара. И лишь когда подрос, понял, что-то была еще и пора величия.
Не Кэл Кроуфорд нанял меня — он и не знал, должно быть, что я работаю на него. Моего имени он так и не запомнил — звал меня просто «парень», когда вообще замечал мое присутствие, а потом решил почему-то, что должен, к своему несчастью, сам присматривать за мной, а вовсе не я за ним, как это предполагалось.
Меня наняли как раз для того, чтобы заботиться о нем, потому что был он слепой и очень старый. Не нуждайся отец мой так отчаянно в деньгах, он не дозволил бы мне поступить к Кроуфордам. К тому же дочь старика Кэла, нанявшая меня, была полуиндианка, а белые не работают на индейцев. Такое ни в какие ворота не лезет.
Она казалась ужасно старой, старше самого Кэла Кроуфорда, потому что он был высокий и прямой, а она — низкорослая и сутулая. Я никогда не знал ее имени, но обходился без него, обращаясь к ней просто «миссис». Вообще же люди звали ее Мартышкой.
В тот день, когда она приехала к нам, на ней было платье из пурпурного шелка. Сестра Джеральдина, увидев ее в окно, сказала:
— Сюда направляется старуха скво. Кажется, нам оказывают честь! И вся в шелку… У меня-то нет шелкового платья. — Джеральдина хмыкнула. А в те дни у нее было мало причин для смеха. Ее парень уехал на Запад, а ей пришлось остаться дома, чтобы ухаживать за отцом. Она не верила, что когда-нибудь они свидятся снова.
Рассмеялся и я, глядя на старую индианку, а потом пожалел об этом. Не рассмейся я над Мартышкой — мне, может, не пришлось бы уехать с нею в тот день. Похоже, я получил по заслугам за свое легкомыслие. Но она и вправду выглядела потешно в своем пурпурном шелковом платье, верхом на старой белой кляче, на которой раскачивалась как куль с мукой. Седые волосы свисали из-под красного платка растрепанными космами. Когда она подъехала близко, стало видно, что платье заляпано жиром и выпачкано грязью.
Мартышка была не сильна в английском и беспрестанно повторяла: «Миста? Миста?», подкрепляя это знаком «мужчина» на языке жестов.
— Она хочет видеть папу, — пояснил я Джеральдн-не. Ответив старухе знаком «болен», я добавил: — У него сломана нога.
Но она по- прежнему настаивала на встрече, так что Джеральдине пришлось провести ее в спальню. В конце концов, любой гость хорош, если он развеет тоску больного.
Разговор у отца с Мартышкой вышел долгим — при ее исковерканном английском и языке жестов, и я содрогнулся, потому что она все время указывала на меня.
Десятилетнему мальчишке трудно представить себе, чтобы отец отослал его куда-то, но похоже было, что все выглядит именно так. А ведь в нашем доме с недавних пор стало невесело: сестра до сих пор плакала ночами из-за того, что ей не пришлось уехать на Запад со своим избранником. Но не отец вынудил ее остаться. То была совесть.
— Бак, ты разве не ищешь работу на лето? — спросил меня отец.
— Само собой, — взбодрился я. Может, понадобился пастух или кто еще в этом роде. Тогда я не дорос до многих из возможных работ.
— Ей нужно, чтобы ты присмотрел за ее отцом, — объяснил отец. — За Кэлом Кроуфордом, старым разведчиком гор.
— Как это — присмотреть за ним? — переспросил я недоуменно. Я не отличался ни опытом, ни способностями, вообще ничем таким, чем стоит гордиться. Будь я достаточно взрослым для чего-нибудь стоящего, то присмотрел бы уж за собственным отцом, чтобы Джеральдина смогла отправиться в дорогу. Она часто сама мне так говорила.
— Просто следить, чтобы его не слишком заносило, — продолжал отец. — Он ослеп и временами забывается. Она не хочет, чтобы он ушибся или заблудился.
— Тебе дают стол и содержание и сверх того доллар в месяц.
Ей-богу, у меня не оставалось выбора. Большое дело — слезть с шеи родных и еще большее — заработать столько денег.
Вот так я и отправился к Кроуфордам, за двадцать миль, верхом на крапчатом пони, следом за полуиндейской дочерью Кэла. И на всем пути здорово побаивался, да и потом, в течение долгого лета, тоже.
Тогда, можно сказать, Кэл еще не стал легендарным героем, но уже перестал быть им в своей жизни. Оказался чем-то вроде божества
