Андрей Разин
Зима в стране 'Ласкового мая'
Беспредел
У нас любят дискуссии на тему: 'Легко ли быть молодым?', 'Легко ли быть красивым?'… Мне часто приходится задумываться над этим, не таким и простеньким — 'Легко ли быть…'
Совсем не легко!
Когда в январе 1990 года мы приехали в один город-оазис Средней Азии, все в один голос сказали, что 'Ласковый май' привез весну. Вовсю жарило солнце, и будто не было несколькими часами раньше слякотной промозглой Москвы. К тому же у меня, наконец, появилось настроение, и я даже спокойно, без кошмаров спал несколько ночей. Перед выездом в Домодедово достал из почтового ящика скучный конверт с синим штемпелем прокуратуры Дзержинского района Москвы.
Послание было выдержано в лучших традициях ведомства, которое почти полгода до этого трепало мне нервы и не давало спокойно работать.
'Товарищ Разин, — неспешно сообщала депеша, — уголовное дело, возбужденное в отношении вас по 1 статье УК РСФСР, прекращено ввиду отсутствия состава преступления в ваших действиях'.
Как, по-видимому, до сих пор принято в надзорных инстанциях, ни слова извинения или хотя бы намека на то, что уважаемая инстанция, мягко говоря, ошиблась, а если говорить прямо, то наломала дров. Короче, весна вновь подтвердила, что является моей покровительницей — все хорошие события у меня происходят между мартом и июнем. Ну, а если календарь чуть ошибся, как на этот раз, я тоже не возражаю.
И как будто угадав мое настроение, на сцену вместе с букетом роз бросили записку: 'Андрюша, правда, что тебя скоро посадят? Газеты, вроде, писали'.
Я рассмеялся.
Мне хотелось сказать прямо в микрофон: 'Разве такое — посадить ни за что — не случалось, к примеру, в вашем нежном городе? А что касается меня, то…'
Но вместо этого я спрятал записку в карман и запел 'Розовый вечер'. Хорошая песенка, в самый раз.
А потом в гостинице (фанаты скандировали под окнами: 'Разин, Разин!') я еще раз прочитал записку и задумался: славное вообще-то было для меня время на четвертом году перестройки. Всю жизнь буду помнить. Да и миновало ли оно, это времечко? Легко ли быть самим собой?
…А началось все с мелочи. После того как на меня навалилась молодежная оренбургская газета, обвинив ни много ни мало в киднапинге (и это после того как я потратил столько сил, чтобы вырвать из ямы Шатунова, Прико и других ребят, которые еле-еле существовали, но об этом комсомольская газета ни гу-гу!), в Москве позвонил какой-то парень и солидно представился: 'Олег Войтенко, заместитель секретаря партбюро Высшей комсомольской школы' (послать бы мне его тогда подальше!). Но ведь такие важные птицы мне еще никогда не звонили. И я самоуверенно подумал, что вот, наконец, мои фанаты появились и среди высокоранговых комсомольских работников, которым светят высокие партийные кресла. Мне, конечно, до фонаря все эти номенклатурные дела, но было приятно…
Короче, мы встретились.
— Вот так, старик, — сказал мне Войтенко, — заклюет тебя наш 'совок'. А Филинов дотопчет. Ты со своей популярностью и сборами у многих как кость в горле… Сам понимаешь. Но ничего, мы тебя поддержим.
И вот что он мне поведал. При Всесоюзном фонде милосердия и здоровья имеется молодежный центр. На слово 'милосердие' я, бывший детдомовец, сразу же клюнул. Надоело отчислять проценты разным бюрократам от культуры, а здесь деньги вроде бы идут на порядочные дела: в школы-интернаты, дома для престарелых, инвалидам-афганцам.
Мы ударили по руками, и назавтра я сам пришел в молодежный центр, где Олег Войтенко был, оказывается, крупной величиной — заместителем председателя правления. Обращались к нему исключительно — Олег Николаевич.
— Все будет выглядеть следующим образом, — сказал мне Войтенко, — ты пашешь вовсю со своим 'Ласковым маем', а
нам отстегиваешь сорок процентов. Зато никакой Филинов на тебя не накинется. К тому же, по телеку раскрутим во всех про
граммах. У нас везде связи. Как ни крути — фирма. Знаешь, какая у меня здесь, в этом центре, ставочка — шестьсот восемь
десять рэ в месяц!
Я уважительно посмотрел на столь преуспевающего на коммерческой и газетно-телевизионной ниве слушателя Высшей комсомольской школы двадцатилетнего Олега Войтенко — у него оклад был в два раза больше, чем у славных представителей колхозов на Ставрополье, которые днюют и ночуют на полях и фермах.
Под стать ему был и руководитель центра при фонде милосердия и здоровья. Тоже комсомольский активист и точно такой же любитель шелеста дензнаков некто Панфилов! Запомните это имя все кто верит в непорочность наших общественных фондов. Не обожгитесь, я обжегся…
Войтенко оказался не только высокооплачиваемым, но и столь же напористым специалистом в области товарно-денежных отношений.
— 'Бабки', — прошептал он доверительно, — я буду забирать сам, после концертов.
— А рэкета не боишься?
— Да ты что?! — обиделся молодежный активист, — я же тебе говорил — у нас все схвачено.
Схвачено — так схвачено. Не терять же мне веру в комсомол.
Через некоторое время на гастролях в Омске высокопоставленный представитель суперблагородной организации Олег Войтенко появился с просторным 'дипломатом', куда сложил аккуратно упакованные банкноты, — семьдесят пять тысяч — и увез их в Москву. В Чернигове получил еще шестнадцать тысяч, и тоже безо всяких формальностей.
Я почувствовал, что дело нечистое, и сказал ему как-то:
— Олежка, я же не кустарь-одиночка. Деньги должны переводиться на счет, а у меня ни печати, ни своего счета. Вы не сделали ничего из обещанного…
— Меньше базарь! — сказал представитель Всесоюзного фонда милосердия и здоровья. — Ты знаешь, сколько идет на зарплату аппарату?.. А еще и содержание необходимых людей…
Я тут же вспомнил про оклады Войтенко и его коллег и приуныл. Это ж сколько придется дать концертов, чтобы накормить ребят с таким хорошим аппетитом…
Но об истинном финансовом размахе моих новоявленных патронов я, оказывается, не подозревал. Ребята оказались очень крутыми. Мало того, что Олег Николаевич Войтенко без посредничества Государственного банка делил с компаньонами полученные от 'Ласкового мая' деньги, он еще проявил трогательную заботу о госбюджете.
— Андрей, — однажды сказал он мне, — надо, чтобы ты платил налоги.
— За что? — изумился я. — Ведь все, что положено государству, отчисляет организация, проводящая мои гастроли.
— Ты не прав. С Минфином шутки плохи, — серьезно заметил Войтенко. — Говорю тебе как человек, сдавший зачет по политической экономии.
Я не придал этому глубокомысленному замечанию значения, а потом сильно пожалел, ибо мои отношения с Олегом Войтенко стали после этого постепенно и все больше обостряться. Мальчишки,
