Короче, я хотел объявиться, сказать им правду, а там… Там хоть трава не расти. Точнее — там посмотрим. Сколько раз уже вывозила меня кривая, авось и на этот раз вывезет.
Так я решил и, стряхнув себя солому, окинув в последний раз взглядом притаившийся за рекой, окутанный стелющимся, но уже начинавшимся расползаться туманом, Штырин, направился через поле к дороге.
Прохладный воздух бодрил и я для себя наметил, что уже через полчаса доберусь до цели. Не тут—то было. Поле, казавшееся ровным, оказалось буквально утыканным мелкими кочками и бугорками, изъеденным, как гнилой картофель, чьими—то норами. Многие из них уже осыпались и лежали на пути провалами, другие осыпались прямо под ногой. Я то и дело оступался и любая неровность отзывалась в поврежденной ноге тупой болью. Уже через пару десятков шагов мне казалось, что моя больная нога и не нога вовсе, но какой—то тяжелый и неудобный протез. Ступня онемела и не болела, боль начиналась выше, там, где воображаемый протез смыкался с живой плотью. Возникнув, боль вгрызалась в жилы и мышцы и растекалась по ним до самого бедра.
Поневоле приходилось смотреть под ноги и выбирать места поровнее, но все равно нога волочилась и болела. Когда я решил передохнуть и поднял глаза, оказалось, что я заметно отклонился от намеченной прямой и приблизился к железной дороге. Идти меж тем было необходимо — не помирать же мне в чистом поле. Помру и найдут тут мою расклеванную вороньем тушку в лучшем случае осенью, когда приедут за сеном крестьяне.
Так и порешил — коли уж меня моя больная нога упрямо тащит к станции — быть посему. Вывезет так сказать к автодороге меня кривая. Еще примерно через час я был у железной дороги. Здесь, под насыпью не было ровным счетом ничего интересного. Стояла полная тишина, только звенели высоко надо мной провода, и плавился воздух вокруг бетонных опор. Ветка эта практически не использовалась, лишь летом курсировали по ней редкие электрички с дачниками, да зимой подгонялись, для отопления района цистерны с мазутом и вагоны с углем. Раньше еще смыкалась она узкоколейкой с поселком леспромхоза, но это уже из области где—то и когда—то чего—то от кого—то слышанного. Может правда, а может и нет. Не по фиг ли мне?
Желая оценить обстановку я взобрался по крутым металлическим ступеням на площадку остановки. Обстановка меня обрадовала. Если двигаться вдоль полотна к туннелю, получается, что не так уж и далеко до дороги. А более всего меня обрадовало то, что сразу же за насыпью, на крутом, поросшем березами холме начинались сады.
Сразу же дал знать о себе голод, глушимый до этого постоянной болью в ноге. Во рту у меня, если не считать вчерашней смородины, уже почти два дня ничего не было. В самом деле, подумал я, отчего бы мне не попробовать самому — какова нынче уродилась морковка? И при мысли о морковке у меня сладостно закружилась голова.
Одолев чертову гору я изрядно выпачкался, но я её, так и раз этак, сделал! Стоя на её вершине я стал понимать альпинистов, мотивы, которые гонят их на неприступные горы и скалы. Раньше я к альпинистам относился с изрядной долей скепсиса, руководствуясь в их отношении изречением: ты альпинист до той поры, пока не грохнешься с горы, — теперь же начинал переживать какие—то новые ощущения. Уж больно щемящим душу, тешащим самолюбие, вселяющим уверенность в своих силах и увеличивающим самоуважение была радость от овладения с горой. И хотя гора была — тьфу, шиш на ровном месте, но я её покорил! Подмял под себя, цепляясь за камни и корешки, вволок на неё себя самого, избитого, раненного, и в полуобмороке от голода. Это вам, братцы, не в тапки гадить. Это в моем случае многого стоит.
Сады превзошли все мои ожидания. Был удивительно безлюдный понедельник. Дачники, эти странные существа, по всем изученным наукой и зафиксированным ею же повадкам уже вовсю должны были хозяйничать на своих клочках, подвергая задницы в дырявых трусах сомнительным солнечным ваннам, но пока ни одного из них не встретилось. Оно и к лучшему. Не испытывая судьбу я выбрал участок с краю и принялся исследовать состав посадок. В первую очередь нашел грядку с объектом моих грез и вожделений — морковкой. Что сказать — у морковки явно еще не вышел срок. Расти бы ей да расти, но на безрыбье… Надергал я её увесистый пучок, тут же, в кадке с дождевой водой вымыл и съел. Потом обнаружил грядку с огурцами. Эти, как вор, ел прямо с грядки. Всёж не в земле растут, что их мыть—то. Я вообще в последнее время стал жутко неромантичен — есть еда, пихаю в рот. И никакого этикета.
За огурцами настал черед ягод. Но этим добром чтобы наестся — нужно полдня меж грядок ползать. Закинул несколько в рот, походя, для мимолетного лакомства.
Хотя я голод далеко не утолил, но планка борзометра у меня уже ощутимо поднялась. Я решил обследовать домик. Вдруг там найдется что—либо, хозяевам без особой надобности, а мне, как вору, в самую пору. Курево например.
Домик оказался архизамечательным. Этакий классический дачный кособокий загашник из разнокалиберных досок вперемешку с фанерой. Была даже верандочка. Дверь правда выглядела сурово. Судя по косяку и наружным петлям, открывалась она наружу, так что мысль высадить её плечом я откинул сразу. Да и хозяевам не хотелось причинять особых неудобств. Поразмыслив, я решил на веранде поискать ключ, и на удивление быстро, отыскал.
Из дома я прихватил коробок спичек, ржавый, явно лагерного производства выкидной нож, брусок для заточки, старую наволочку, солонку с солью, банку тушенки, банку консервов «завтрак туриста», несколько пакетов чая и сахар в коробке, алюминиевую кружку, пластырь, кое—какие таблетки, свитер и брезентовую куртку — штормовку. Куртку сразу же напялил. Остальное покидал в старый брезентовый рюкзак. Больше в домике ничего полезного не оказалось — ни сигарет, ни завалящей мелочи.
Внимание привлекла стопка газет. Неплохо было бы их проштудировать на предмет информации по моему делу, но… «в этом мире я гость непрошеный». Прессу я прихватил с собой. В наволочку надергал молодой картошки и ретировался от греха подальше. Простите меня, неизвестные добрые люди, выпадет случай — все верну сторицей.
Уже через полчаса на взгорке в березнике я пек картошку и жадно поглощал консервы. Наволочка тоже сгодилась — я располосовал её и сообразил на ноге тугую повязку. Таблетки же оказались средством от тли — развести пол таблетки на 5 литров воды и тщательно опрыскать кусты — прочел я на упаковке и швырнул ее в костер. Наевшись, вскипятил воды из лужи и напился крепкого и сладкого чаю. Газеты, все кроме одной, где было объявление о моем розыске, сжег. Оставшуюся бережно убрал во внутренний карман штормовки, как сувенир. Как мог, затушил костер, устранил следы пребывания и двинул в сторону автодороги.
И вот теперь я сидел у обочины, точил о брусок ножик, и ждал неведомо чего.
2.
