выпирающим из под него крупнокалиберным брюшком, с букетиком в петлице, как идущий на войну Швейк, и тонкая, воздушная, нежная как зефир Софья. В свадебном платье и под ручку с эдакой карикатурой на жениха. Нет, это что—то не сочетаемое. И поэтому — сему не бывать.
Хлесткая пощечина, прозвучавшая звонко, как щелчок кнута возле уха, охладила мое воображение, а за звуком пощечины дошел до меня и смысл последних произнесенных Толяном слов: не то что замуж, на любой мужицкий шиш готова вскочить будешь, да никто и не насадит. Бабий век—от он короток!
Тут—то и раздалась пощечина, а за ней решительное — вон отсюда.
Я злорадствовал и торжествовал.
— Ты это чего, — приходил, между тем в себя Толян, — ты это чего?
— Вон отсюда.
— Ты чего… меня… по морде лупишь?
— Я сказала — вон!
— Да я, да ты… — Толян был растерян, не знал как поступить, видимо он не получал от женщин пощечин и не знал, как отреагировать. Это вообще беда многих современных мужиков, результат смягчения нравов, вызванный глобализацией, сексуальной революцией и общей безалаберностью — растерянность при внезапном отпоре со стороны слабого пола. И время и демографическая ситуация привели к тому что отпор стал редким зверем. Честь нынче теряется легко и беззаботно, как будто так и надо. А с ней и доля самоуважения, здоровой гордости и романтики.
Пауза закончилась, Толян перевел дух, собрался мыслями, и выпалил на одном дыхании:
— Ты что же, думаешь, я на тебя управы не найду? — я уже с трудом сдерживал смех.
— О чем вы говорите, Анатолий, не стыдитесь, покиньте, я вас прошу, мой дом.
— Твой дом? Хахаха, — Толян противно загоготал, — твоего тут нет ничего, тут все апчественное. Ты тут квартирантка! Дало тебе опчество квартиру, за то, что ты тут учителишь, дак оно же у тебя ее и отымет.
— Это почему же?
— А как ино? Развела тут приживалов, приблудышей. Разврат тут учинила, думаешь я не знаю.
— Немедленно выйдите вон, Анатолий!
Но Толян не унимался, его несло во все стороны сразу как по ухабам на ошалелой тройке.
— А чё, стыдно? Правда—от глазыньки колет, да, Софьюшка? А ежели я к примеру для генератора забуду бочку дизелю привести, чего ты тут без лектричества делать будешь? В темноте со своим ебарьком залетным миловаться.
Софья уже ничего не говорила, только рыдала в голос. Хватит, пора уже кончать эту безобразную сцену. Я отдернул занавеску и вошел. Толян, набычась, стоял спиной ко мне. Софья, в накинутой на плечи вязаной шали сидела, облокотившись на стол и плакала закрыв лицо ладонями.
— Поехали со мной, а, Софья? — еще успел сказать Толян устало, словно из него, как воздух из шарика с шумом, вышла вся злоба, как я взял его за плечо и развернул к себе. И залепил, со всей дури, по круглой самодовольной харе.
— Тебе, тварь, не ясно сказали что ли? Вон пошел отсюда!
Толян от неожиданности не удержался на ногах и припал на одно колено. Я еще добавил ему по носу, а когда он распластался, приложил сверху по горбине поленом. Потом рывком поднял за ворот и выволок на поджопниках на улицу. Хмель мой прошел оставив только угар и жажду битвы. Она и грянула — локальная битва, сражение не за живот, но за честь хорошего человека. Досталось немного и мне, но молодость и ярость, а более всего конечно правда, незримо стоящая за спиной, помогли одолеть супостата.
— Ты об этом пожалеешь, хорёк — орал мне в потемках Толян—Мироед, залезая в свой грузовичок и оттирая рожу от крови какими—то тряпками.
— Давай—давай, вали отсюда, пока я тебя совсем не убил, — отвечал я ему отдыхиваясь и закуривая, ломая спички в трясущихся руках. — Катись колбаской, по малой спасской.
— Я посмотрю, как вы тут без дизеля проживете, — орал Толян, насилуя стартер.
— В очко себе забей свой дизель, баклан. — Отвечал я ему.
— Ты, да я, да ты. Я знаешь, чего с тобой сделаю? Я тебя в милицию сдам!
– Чего?
— Того. Думаешь я не знаю, кто ты такой? Фамилия твоя — Галеев, а сам ты есть беглый преступник!
— Э, ты короче это, Толян, говори да не заговаривайся, ты понял?
Я, признаться, опешил. Если честно, то я думал, что вполне надежно тут схоронился — глушь, глуше некуда, ни телевизоров, ни радио. Вся связь с внешним миром через недалекого, аполитичного барыгу и тут на тебе — я, оказывается, давно уже разоблачен. Да уж, с сильного козыря зашел Толян, нечего сказать. А сказать было необходимо иначе все полученное преимущество враз обернется пшиком.
— Ну что ж, давай, Толик, давай, — оттягивая время, прокручивая в голове варианты, проговаривал я — давай, беги в ментовку. Только заранее учти, сидеть тебе придется на верхних нарах. А знаешь почему? Потому—что я буду сидеть на нижних. Ты понял, нет? Вместе сидеть будем, Толик, вместе. Я за свои грехи, ты за свои. За незаконный сбыт цветмета без лицензии, за закупки сельхозпродукции без санитарного разрешения, за поставку сюда продукции без документов, накладных, счетов. Их ведь нету у тебя, Толян? Да и дизелек ты сюда, я так думаю, ворованный, не иначе, поставляешь.
Я нес околесицу, шпарил наобум, крыл слабой картой, палил первыми пришедшими на ум мыслями и надо же, божьим ли провидением или наоборот, недосмотром, попал в самую точку. Потому что Толян вдруг как—то смяк, осунулся, засуетился и опять запрыгнул в кабину. Старенький его грузовичок, как почувствовал перемену настроения хозяина, завелся с пол оборота и уже через секунду вылетал с объятого непроглядной ночью, как тоской, двора. Только громыхнул у него в кузове пущенный в след кирпич.
Ну вот и все. Мавр сделал свое дело, мавр может… Или не может? Чужак изгнан с территории лежбища, молодой морж, в битве за лучшую моржиху побеждает опытного, закаленного в боях самца и тому ничего не стоит, как покинуть колонию и, погрузившись в пучины океана, отправиться на поиски лучшей доли. Примерно так описывают подобные ситуации в передачах о животных. Ну, а если серьезно — дальше то что? Да нихрена! Не будем отступать от задуманного.
Я вошел в дом, по которому металась перепуганная Софья. Включил везде свет. А ибо нефиг — хозяин вернулся. Прошел в свою келью и достал из заначки полбутыль сивухи.
Разлил по стаканам.
— Пей!
Софья, стуча зубами о стакан неумело хлебнула и закашлялась. Я тоже выпил.
— Вот, шел за лыжами, лыжи тут у меня, покататься хотел с горки, а попал на бал. Ты то как?
Софья утвердительно кивнула — мол все нормально. А меня опять начинало развозить.
