его горячей водой. Для отвода глаз поставил чайник... Он знал, что теперь все будет делать для отвода глаз, обманывая себя и других. Теперь он будет делать только одно, и будет делать до тех пор, пока не сделает. Или пока не сойдет с ума.
Но с чего начинать? Нужна изначальная мысль – пусть неясная, оборванная, пропадающая... Не мысль, а первая посылка, первый камешек, брошенный в фундамент будущего здания. Какой там камешек, какая посылка... Крошку бы, крупицу бы, молекулу бы информации о соучастнике.
Она есть, молекула. Соучастник Калязиной – немолодой мужчина. Это доказано. На цистерну с молоком забирался мужчина, под видом страхового агента приходил мужчина. Молекула информации... Тоже неплохо: отпали мужчины молодые, отпали старики, отпали дети и женщины.
– Давно встал? – тревожно спросила Лида.
– Только что, в восемь.
– А почему чайник горячий?
– Неужели горячий?
– Что-нибудь случилось?
– Нет-нет.
– Не заболел?
– Нет.
– Сейчас приготовлю завтрак.
Но ведь калязинский мужчина должен быть... Если он любовник, то, судя по 'исповеди', здоровый и нахальный мужлан, занимающий какое-нибудь общественное положение. А если у них чисто деловые связи, то этот мужчина может быть любого вида и любого общественного положения. Во всех случаях у этого человека пониженная нравственность. А бережет его Калязина пуще собственных глаз – за все время тот ни разу не мелькнул ни на пути следователя, ни на пути уголовного розыска.
Может быть, старый рецидивист, забытый всеми уркаган? Вряд ли Калязина свяжется с таким. Какой-нибудь тип без определенного места жительства и без определенных занятий? Да нет, Калязина предпочитает это... как ее... респектабельность. Родственник? У нее нет родственников. Живет в пригороде? Но Калязина ни разу никуда не уезжала...
– Гражданин, на следующей выходите?
– Нет.
– Тогда отойдите от двери.
– Та есть да.
– Чего 'да'?
– Выхожу...
А ведь у этого человека не только пониженная нравственность. Он наверняка имеет какие-то особенности психики, несовместимые с нормой. Впрочем, жадность. Выполнял ее поручения за деньги. Поджечь сарай за городом в определенный час может человек и со здоровой психикой. Сарай обветшалый, ненужный, вдалеке от домов. А вот плеснуть чего-нибудь кислого в цистерну с молоком, за которым стоят бабушки с бидончиками, дети с банками, мамы с колясками... Не каждый бы смог. Он знал не одного ворюгу, который согласился бы обчистить магазин, но не полез бы на цистерну.
Ее соучастник – последний негодяй или крайний дурак. Или человек с подавленной волей. Калязина подавить может...
– Я по повестке.
– А? А, садитесь, пожалуйста...
– Зачем вызывали?
– Зачем вызывал... Если вызвал... Что-то было нужно...
Он переворошил жизнь Калязиной с ее детства. Там были мужчины. Забытые ею, забытая ими. Брошенные ею, брошенная ими. Были мужчины и не забытые, и не брошенные, а временно оставленные на эти месяцы следствия. Все они не понравились Рябинину. Но среди них не было мужчин, годных на роль соучастников, – каждый занимал какое-то общественное положение, приносившее больше выгод, чем сомнительные авантюры Калязиной. Эти мужчины не стали бы поджигать сараи и залезать на молочные цистерны. Среди этих мужчин не было крайних дураков или с подавленной волей.
Он не знал, в каких социальных горизонтах искать этого соучастника...
– Сергей, дай совет, – сказала Демидова.
– Пожалуйста...
– Рабочие схватили хулигана, а не знают, где ближайшая милиция. Задержанный и выдает: 'Ведите, я знаю'. Теперь адвокат загнул, что это смягчающее обстоятельство...
– Адвокат не соврал?
– В чем?
– Что знает милицию...
– Это же хулиган сказал.
– Тогда адвоката не за что привлекать.
– Сергей, что с тобой?
А вот в 'исповеди' о нем есть. В исповеди' о нем сказано все. Где тут?.. 'У меня есть близкий человек. Скажи я ему, чтобы достал луну, полезет на дерево. Скажи, чтобы на улице крикнул петухом, – крикнет. Любит меня до тихого одурения. Но всегда есть 'но'. Любит, но он не человек, а так, телесная видимость'.
Все правильно. Немолодой мужчина с утраченной волей. Сколько таких в городе? А если он так скручен любовью, что потерял себя только с Калязиной? Тогда это нормальный и, может быть, даже волевой и приличный человек. Нет, любовь поднимает, а не опускает. Что же это за любовь, которая лишает молока детей и стариков?
– Сергей, десятка до завтра найдется? – спросила Базалова.
– Найдется...
– Это же пятерка.
– Да? Больше не найдется...
В ювелирном магазине Рябинину показывали перстень с натуральным бриллиантом, который он сравнил с фальшивым. Не отличить. Филигранная работа. А это значит, что соучастник ходил в ювелирный магазин и сам видел перстень. Запомнил его. Сделал, не подобрал, – точно такой же не подберешь. Видимо, он инженер. Нет, теперешние инженеры руками-то не очень владеют. Скорее всего, он высококвалифицированный рабочий. Умелец он. При таких-то руках на кой ляд связываться с Калязиной? Ну да – любовь.
– Лида?
– Сережа, уже шесть часов.
– Что-нибудь случилось?
– Утром ты ушел таким странным... Я и решила зайти. Вот билеты в филармонию.
– Идем...
Он уже наскреб кучу информации. Немолодой, безвольный мужчина, умелец. А ведь если немолодых и безвольных в городе много, то умельцев, наверное, можно сосчитать. Возможно, он посещает какое- нибудь техническое общество. Но теперь творящих, сверлящих, колотящих столько, что вряд ли кто их считал и учитывал. Этим путем не найдешь – слепая ветвь. Нужно сменить горизонт.
– Не нравится? – шепнула Лида.
– Ну как же... Бетховен ведь.
– Сережа, это Бах...
В науках – стыки, в допросах – оговорки, в поступках – нелогичности... Калязина поступала только логично. Везде и всегда. Но вот она пришла к прокурору и остановила взглядом часы. Для чего? Чтобы показать Беспалову свои возможности. Для чего? Чтобы прокурор не привлекал к уголовной ответственности, убедившись лично в ее редких способностях. Логично. Но вот она сказала прокурору про носы: якобы их носы похожи. Подобное сравнение могло только рассердить прокурора, что не входило в ее планы. Зачем же сказала? Глупость? Невыгодной глупости Калязина не сделает. Пошутила? Она шутит остроумнее. Тогда зачем же? Только одно... Часы-то электрические. Она тянула время. Кто-то должен был в
