что она живет работой и только на работе. Хорошо? Хорошо. Только есть вопрос ей, себе, всем: что же такое человек – уж не машина ли по производству и потреблению материальных благ?
Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Оговорюсь сразу – ничего не совершала и ни в чем не признаюсь. Моя исповедь о другом, о жизни и о ее философии.
Начну с начала, то есть с детства, ибо у меня есть афоризм: расскажи мне о своем детстве, и я расскажу о твоей взрослой жизни. У меня была благополучная семья. Солидный папа, серьезный, неулыбчивый, с вечным и тяжелым портфелем. Мама кормила меня, кормила папу и принимала гостей. Самое яркое и постоянное впечатление моего детства – я стою на диване и читаю стихи. 'Идет бычок, качается...' Мама умиляется, папа улыбается, бычок качается, а гости мрут от скуки. Убеждена, что вот такое всеобщее внимание делает из крохи эгоцентрика-людоеда, и на всю жизнь. А я так выступала перед гостями каждую субботу...
В обеденный перерыв Викентий Викентьевич, директор магазина 'Дуб', провел с продавцами обсуждение газетного фельетона под названием 'Липовые гарнитуры'. Писали о магазине 'Карельская береза'. Собрание получилось шумным и почему-то веселым – наверное, оттого, что критиковали не их магазин.
С директором 'Карельской березы' у Викентия Викентьевича были, пожалуй, дружественные отношения, и после встреч в управлении они частенько вместе обедали. Сейчас тому не до обедов: звонят телефоны, вызывают в управление, ухмыляются покупатели...
Викентий Викентьевич, тоже сегодня не обедавший, достал из портфеля термос с кофе и полиэтиленовый мешочек с бутербродами. Он намеревался отвинтить крышку, но увидел в мешочке солнечную красноту – помидор с юга, припасенный для него женой. Рука уже коснулась прохладной и тугощекой кожи, когда зазвонил телефон...
– Викентий Викентьевич? – спросил знакомый и торопливый голос.
– А-а, Михаил Давыдыч, – узнал он легкого на помине директора 'Карельской березы'. – Переживаете?
– Хуже, чем переживаю...
– У вас даже голос изменился.
– Викентий Викентьевич, есть просьба.
– Пожалуйста.
– Мне срочно требуется пятьсот рублей. Отдам через неделю. Выручите?
Вот как. Значит, после фельетона нагрянула ревизия и есть какие-то прорехи. Но лично он ничего не знает – у него всего лишь просят в долг денег.
– Попробую собрать, Михаил Давыдыч.
– Минут через двадцать подъедет женщина.
– Хорошо.
– Ну, спасибо, дорогой. Подробности расскажу потом...
Вот как бывает после фельетонов. От сумы да от тюрьмы не отказывайся. Видимо, эта пословица относится прежде всего к работникам торговли. Михаил Давыдович считался образцовым директором – вдруг и фельетон, и ревизия, и недостача...
Пятьсот рублей раздобылись быстро. Директор вернулся в кабинет, положил их в конвертик и протянул руку к термосу, но опять увидел тугощекий помидор. Пальцы, как и в первый раз, лишь успели коснуться вздувшейся мякоти, готовой брызнуть сквозь кожицу...
– Приятного аппетита.
Он выдернул руку из мешочка и стремительно убрал со стола термос, чуть его не опрокинув. Женщина уже стояла перед ним. Вошла бесшумно – каблук не стукнул и дверь не качнула воздух.
– Я от Михаила Давыдыча...
– Да-да, – засуетился директор, взял конверт и протянул курьеру.
Плотная женщина среднего роста в брючном костюме цвета начищенной платины. Черт ее знает, как выглядит эта платина и чистят ли ее... Красивое лицо с яркими губами большого рта. Огромная шляпа цвета век не чищенного алюминия. Хорошие тона, сочетаемые. Нет, это не курьер – это сотрудница, соратница.
– Я вас где-то встречал, – неожиданно вспомнил он.
– Скорее всего, на совещаниях, – согласилась женщина, пряча деньги в карманчик брюк.
– Вроде бы здесь, в кабинете...
– Однажды я хлопотала гарнитур для молодоженов.
– Да-да, вспомнил.
Ему хотелось расспросить о 'Карельской березе' – как там. Но он понимал, что женщина спешит.
– Кем все-таки вы работаете? – улыбнулся директор.
– Референтом, – улыбнулась и она, уже отступая к двери.
– Привет Михаилу Давыдовичу...
Элегантная женщина. С такой бы побывать... на конференции. Такую бы числить в своих... референтах. Викентий Викентьевич усмехнулся свободным мечтаниям и вытащил полиэтиленовый мешочек. Помидор сделался вроде бы еще краснее. Нужно закрыться и поесть, пока тот не переспел окончательно...
И на этот раз убрать мешочек он не успел. Высокий молодой мужчина в вельветовых брюках и оранжевой сорочке без стука шагнул в кабинет.
– Закройте дверь! Я занят, – осадил его директор, грозно привставая.
– Я тоже, – мельком улыбнулся мужчина и оказался рядом.
– Повторяю, выйдите...
– Уголовный розыск, – перебил гость, показав узкую малиновую книжечку. – У меня всего два вопроса, а потом вы закусите.
Викентий Викентьевич рассеянно опустился в кресло, еще ничего не поняв, но уже наливаясь тем черным предчувствием, которое сбывается в следующую минуту.
– Пожалуйста...
– Вы знаете женщину, которая только что у вас была?
– Нет.
– Зачем она приходила?
В эту паузу, если только она случилась меж вопросами, директор успел понять, что глупо и добровольно лезет в уголовную историю с этой самой 'Карельской березой'.
– Спросить, когда поступит...
Он замешкался под напорным взглядом черных глаз инспектора.
– Славянский шкаф? – подсказал Петельников.
– Нет, платяной. Фабрики 'Северный лес'.
– У вас помидор лопнул, – сообщил инспектор и вышел так же стремительно, как и вошел.
Викентий Викентьевич взял с графинного подносика стакан, наполнил его кофе и выпил почти залпом. Оказывается, вот так, сидя в кабинете, ничего не делая, собираясь мирно завтракать, можно попасть в уголовную историю. Михаил Давыдович горит ярким пламенем. За его знакомой следят.
Горячий кофе вдруг прошиб его холодом – эту женщину-референта задержат, и она признается, где и для кого взяла пятьсот рублей. Тогда на кой черт он соврал инспектору?..
Директор схватил телефонный аппарат, зачем-то поставил его на колени и быстрым пальцем набрал номер 'Карельской березы'.
– Михаил Давыдыч?
– Да. Кто еще хочет поздравить меня с фельетоном?
– Викентий Викентьевич...
– А, дорогой! Да в нем половина преувеличений! Вы ж понимаете.
– Михаил Давыдыч, – директор непроизвольно прикрыл ладонью трубку, – за ней следят.
– Еще бы не следить! Шум на весь город.
– Не за статьей, а за женщиной следят.
