– Я рассказала про эту историю корреспонденту, он живет на нашей лестничной площадке. Он все и записал. Оказалось, им подобные случаи уже были известны.
– Искать-то бриллиант редакция не станет…
– Корреспондент сказал, что после фельетона органы забегают.
Корреспондент правильно сказал: мы с Леденцовым уже забегали.
– Нина Владимировна, теперь давайте по порядку и подробно.
– Мой отец лежал в больнице, рак желудка. Разрезали и опять зашили. Поздно. Ну, и выписали домой умирать. Он и сам хотел закрыть глаза в родных стенах. Я взяла отпуск, сидела при нем. И вот однажды звонит в дверь мужчина. Представился профессором медицинской психологии. Сказал, что его прислали понаблюдать за умирающим.
– Кто прислал?
– Он назвал организацию… Что-то вроде медицинской статистики.
– Документы вы глянули?
– Он полез в карман, но я смотреть не стала.
– Почему?
– Солидный, вежливый…
– Лысый, белое лицо с обвислыми щеками, черные, узкие глаза и пронзительный взгляд? – не удержался я от соблазна, чего делать не следовало, ибо выходил наводящий вопрос.
– Вы его знаете? – удивилась Кутерникова.
– Поверхностно, – сказал я и погладил след от бородавочки.
Смиритского я видел, допрашивал и был у него на квартире, но знал поверхностно, потому что я мужчина; Лида никогда его не видела, только слышала о нем от меня, но знала его глубже, потому что она женщина. Ее интуиция подтвердилась.
– Имя не называл?
– Да нет… Профессор и профессор.
Я хотел было попенять ей за легкомыслие, но вспомнил, что люблю простодушных людей. Да и как упрекать человека, пострадавшего за это простодушие.
– Что же он делал?
– Ничего. Сидел у кровати отца, смотрел на него, иногда что-то записывал.
– Извините, что спрашиваю… Отец умер при нем?
– Нет, через неделю.
– И сколько этот профессор просидел?
– Часа два.
– А потом?
– Попросил разрешения вымыть руки. Я отвела его в ванную. Вымыл и ушел.
– Так, дальше.
– Все.
– Как все?
– Больше он не приходил.
– А бриллиант?
– Пропал из ванной.
Я всмотрелся в нее, удивляясь несочетаемости узкого лица с пышными щеками. Нет, я удивился другому – легкости, с какой она сказала о пропаже бриллианта. У нее, у рядового инженера, их много, что ли, этих шеститысячных бриллиантов? Но мой вопрос, посланный в пространство, Кутерникова приняла:
– Знаете, после смерти отца мне плевать на все бриллианты.
– Почему бриллиант лежал в ванной? – спросил я голосом, который, помимо воли, сделался мягким, будто передо мной был ребенок.
– Наверное, мыла руки и сняла.
– Опишите его.
– Вправлен в перстень «белого золота», светлый, прозрачный, огранка «роза»; маленький, забыла, сколько карат… Подарок мужа.
Пожалуй, с первых наших дней я мечтал подарить Лиде что-нибудь необыкновенное. В молодости не было денег, а когда они приходили, не попадалось необыкновенного. Дарил цветы, ласковые духи, хорошие книги… Но то редкостное и загадочное так и осталось туманной и уже полузабытой мечтой. И сейчас я подумал: а почему бы не бриллиант? Красив, вечен, дорог и к лицу каждой женщине. Надо было откладывать по десятке из зарплаты – на бриллиант; продать все ненужное, например, телевизор, и купить бриллиант; взять в банке или где там ссуду и купить бриллиантик хотя бы в один карат. В конце концов, надо же иметь фамильные драгоценности. Вот и Смиритский так считает. Ну а если не имеешь своих, то ищи чужие.
– Нина Владимировна, вы пропажу сразу обнаружили?
– В том-то и дело, что дня через два-три.
– После похорон?
– Нет, до. Но отцу стало хуже, и было не до милиции.
– Перечислите состав семьи и всех, кто был у вас за эти три дня.
Она стала называть: муж и сын, приятель мужа и два приятеля сына, ее подруга и соседка, трое сослуживцев отца, да еще какой-то дядя Володя, заходивший отрегулировать холодильник. Получалось, что, кроме Смиритского, ради объективности следовало проверить больше десятка человек.
– Никого не подозреваете?
– Конечно, нет. Всех знаю давно.
– А дядя Володя?
– Он прошел на кухню и обратно.
Я хотел было возразить, что и «профессор» прошел в ванную и обратно, но дело следователя не спорить, а спрашивать.
– Как же этот «профессор» узнал, что ваш отец тяжело болен?
– Хотя бы у старушек возле парадного…
– А про бриллиант?
– Вы думаете, он специально пришел за бриллиантом?
– А зачем?
– Смотрел на отца, записывал…
– Нина Владимировна, вы наблюдали его два часа. Неужели о нем ничего не можете сказать?
– Голос воркующий.
9
Почти с ужасом думал я об ушедшем дне, и смотрел ему вослед, как в хвост пробежавшего поезда. Ничего не успел, ничего не доделал и ничего не додумал. Интересно, кто сочинил присказку «день прошел, и слава богу». Благодарить бога за унесенный день? День, слава богу, не прошел – вот. А еще лучше: день не прошел и никогда, слава богу, не пройдет.
В кабинет вошел Костя Пикалев, мой коллега, сидевший за стенкой. Вернее, Константин Иванович Пикалев, старший следователь прокуратуры, младший советник юстиции. Пришел разрядиться и забрать у меня еще толику убегающего времени.
Кроме отца с матерью человека рождает стихия. Дочь полей, сын лесов… Есть люди, которых невозможно представить вне сферы их занятий, скажем, без металла и механизмов; или без дерева, стружек и опилок; или без страниц, изданий, томов и сочинений…
Пикалев зародился из протоколов и табачного дыма. В двадцать три года, сразу после университета,
