—...Неделю назад была у Исабель на дне рождения. Сидели, вспоминали Москву, тебя. Будинский напился, тоже стал выспрашивать о тебе... Представляешь, Исабель на днях открывает его дипломат, а он весь набит пачками долларов. Она перепугалась, а он уверяет, что доллары не его, какого-то американца, который открывает здесь фирму. Но ведь американцы вообще сейчас ездят без денег, только с кредитными карточками. Ясно, что Виктор врет. Исабель боится, что он связался с какой-то мафией... Говорит, что виллу скоро купит на море, яхту...
— Что ж она не спросит, на какие деньги? — заинтересовался Лобов.
— Здесь, как вообще на Западе, не принято говорить о доходах и вмешиваться в мужские дела. Он это быстро усвоил. В общем, твердит, что у него дела с американцами... А тут завелся, чтобы я привела тебя к ним. Пристал, как банный лист.
— Зачем? — не понял Лобов.
— Не знаю... Правда, Исабель очень хочет тебя видеть, — Кармен улыбнулась. — Она мне призналась, что тоже была в тебя влюблена, но скрывала, чтоб мне не помешать... И без нее нашлось, кому помешать...
— А Будинский официально где-то служит?
Да нигде, — усмехнулась Кармен. — То переводчиком пристроится, то гидом в экскурсионное бюро. Мадрид, надо признать, изучил до последнего переулка, а вот язык — не очень-то. Все какие-то дела проворачивает и всегда только и говорит о своих успехах. Отец мой его терпеть не может: чтоб этот скользкий тип к нам больше не приходил — так и сказал. Но теперь-то они не скоро и выберутся, с маленьким-то... О чем ты думаешь?
— Да так...
— Как Юра с Машей?.. Очень тяжело, да?..
— Конечно...
— Кармен подошла к нему, прижала к себе его голову, провела рукой по лицу.
— Я умею боль снимать. У тебя голова не болит?
— Мне надо в отель вернуться, — неожиданно сказал Лобов.
— Кармен отошла от него.
— Прямо сейчас? — робко переспросила она. — И родителей не дождешься?
— Да... — Лобов поднялся. Мы можем где-нибудь по дороге в Москву позвонить?
— По-моему, на площади Испании есть пункт...
Телефонистка соединила его с Москвой, и он сам набрал номер Вершинина. Кармен заплатила за разговор и знаком показала, что будет ждать его в машине. К телефону в квартире Вершинина подошла его мать.
— Семена Петровича будьте добры, — попросил Лобов.
— Его нет, что ему передать? — прогнусавила старушка.
— А когда он будет? — закричал Лобов.
— Не кричите, я вас прекрасно слышу, — сердито ответила старушка. — Кричат так, словно с другого края света звонят. Он в командировке, что ему передать?
— Как в командировке?! — удивился Лобов. — А где?
— Куда послали, туда и поехал, — сурово ответила старушка. — Будете что-либо передавать, я запишу.
— Ничего, спасибо, — Лобов повесил трубку.
Когда он сел в машину, Кармен спросила:
— Дома все в порядке?
— Да... — кивнул Лобов.
Они поехали, и Кармен сперва просто называла ему улицы, по которым вела машину: авенида де ла Принцесса, авенида Хосе Антонио, калье де Алкала...
— Завтра после матча придешь к нам на ужин? Мама очень просила...
— Постараюсь...
Плаза де ла Цибелес, пасео де Калво Сотело...
— Тебя что-то мучает, я же вижу. Ты скажи, Леша, я пойму, я всегда была понятливая. Я же чувствую, ты переменился...
— Не сердись, Кира, — вздохнул Лобов.
Плаза де Колон...
— Площадь Колумба, как в Барселоне, помнишь. А вот и памятник Колумбу...
Пасео де ла Кастельяна...
— Это улица, где ваш отель. Я на этой стороне остановлюсь, ладно? Поговорим немного, а потом ты перейдешь на ту сторону, ладно?
Лобов кивнул.
Она остановила машину на том самом месте, куда он вернулся днем после неудачной слежки за Знобишиным.
Кармен выключила двигатель и молча ждала, когда Алексей заговорит.
— Не сердись, Кира, — снова вздохнул Лобов. — Навалилось на меня столько, что и рассказать не могу. Как будто за глотку схватили и держат. Я ведь не из робкого десятка, а тут... сам не пойму, что со мной.
— Кто держит? О чем ты? — не поняла Кармен.
— Да так... неприятности разные держат... служебные, что ли... Мне однажды сон приснился: будто я на поле во время игры заснул. Стою и сплю! Никогда ведь не думаешь о смерти. Или о том, что тебе, твоим близким, детям грозит опасность. Живешь, как живется. Все вроде бы нормально. Но оказывается вдруг, что ты постепенно засыпаешь и теряешь в себе какую-то важную часть души... слабеешь как бы... А тут еще эти годы... так называемого застоя, когда разные мерзавцы в силу вошли...
Кармен усмехнулась.
— Тебя, выходит, политика так волнует?!
— А ты не улыбайся, не улыбайся. Сама же хлебнула, когда слова не скажи, думать не смей — за тебя уже все продумали и все сказали. Главное — уметь вовремя повторить, ввернуть, процитировать, поддержать, не оступиться... Ведь учили всему этому, вдалбливали, заставляли... Помнишь ведь?..
— Помню... — после паузы выговорила Кармен. — Мама твоя два часа плакала, уговаривала меня... отказать тебе... — глядя в сторону, говорила Кармен. — Я же для нее иностранкой была...
— Как уговаривала?! — опешил Лобов. — Почему иностранкой?
— Неужели она тебе не рассказывала об этом?
— Нет...
— Боялась, что уедешь со мной. А если не поедешь, карьеру тебе испортят, не станут выпускать за рубеж. И за карьеру отца твоего боялась. И боялась, что ей перестанут доверять — не позволят учить детей... За тебя, конечно, боялась... — Кармен заморгала, отвернулась, вытащила платок. — Впрочем, ты бы никогда и не поехал со мной, я это чувствовала... Мать мне тогда сказала: «Что ж, может, она и права, доченька!» И я отказала тебе... Я ведь должна была хотя бы ради мамы вернуться сюда...
Лобов слушал ее и не мог проронить ни слова.
Они сидели в машине, а в холле отеля Лобова поджидал Гудовичев. Доктор встал, размял плечи, вышел на улицу. Он увидел на другой стороне улицы машину Кармен. Пригляделся. Понял, что в машине сидят двое. Увидел, как голова склонилась к голове, и через мгновение открылась дверца — в салоне машины загорелись лампочки. Гудовичев быстро вернулся в холл.
Лобов направился к лифту, когда его окликнул доктор.
— Леша! Подожди... — Гудовичев подошел к нему.
— Почему не спите, док? — Лобов попытался улыбнуться.
— Да вот выходил на улицу, пивка взять — сервезы, по-ихнему. В мини-баре можно, конечно, но там
