паузой чуть длиннее обычной. Слова от этого стояли в пространстве в одно и то же время и связанно и отдельно друг от друга, словно печатные буквы в слове. Кроме того, как Ира уже поняла к концу разговора, Валя не любил перескакивать с одной темы на другую. Приглянувшуюся ему тему он старался исчерпать до конца. Поэтому, не слушая своего собеседника, который пытался увести его от надоевшей темы, он все дундил и дундил про одно.
— Так вот, — сказал Валя, в десятый раз повторяя одну и ту же фразу, — сестра у меня продавщица, а я инженер. Это, как вы считаете, хорошо или плохо?
Валя задавал вопросы и отвечал на них сам. Это была как бы форма его разговора.
— С материальной стороны, — продолжал Валя, — это одно и то же, она даже больше меня зарабатывает. Возьмем с философской точки зрения: инженер — интеллектуальная работа, продавец — физическая работа. Инженер продает себя, свой ум, свой талант, продавец продает колбасу. Что выгоднее человеку: продавать себя или колбасу?
Тут Ира рассмеялась, она наконец поняла: все, что наговорил здесь Валя, надо воспринимать как юмор.
Но Валю только подхлестнул смех Иры. Теперь, когда он уже чувствовал, что она его понимает, он разошелся еще больше.
— Интеллектуальный труд, кому он нужен? От него только сходят с ума и психами пополняются больницы.
Ира встала.
— Так, значит, вы будете писать о Зине?
— Не знаю.
— Можно теперь мне задать несколько вопросов вам? Вы давно занимаетесь журналистикой?
— Давно, — соврала Ира.
— Я спросил потому, — признался Валя, — что хотел узнать, сколько вам лет?
— Сколько же, вы думаете?
— Я здорово угадываю всегда возраст, у меня талант к этому есть, а вот ваше лицо такое странное, что я никак не могу понять, сколько вам лет. Вам можно дать восемнадцать, но сама логика говорит, что этого не может быть. И еще один вопрос: вы замужем?
Вероятно, никому другому Ира бы не ответила на такой вопрос при исполнении служебных обязанностей.
Но Валя стоял перед ней такой не от мира сего, что она сказала:
— Нет.
— Тогда мне хочется еще раз с вами увидеться.
Ира сделала вид, что не понимает, куда клонит Валя.
— Ну конечно же, если я буду писать, я еще не раз…
— Нет, нет, — прервал ее Валя, — я хочу вас видеть не как журналиста.
— Мне пора, — сказала Ира, она понимала, что должна рассердиться, должна поставить этого нахала на место, но она как-то не умела этого сделать.
— Ну что вы смотрите на меня как на чокнутого? Я и есть чокнутый.
Ира засмеялась.
— Правда, правда. Меня в детстве Зина уронила. А то бы я тоже стал продавцом.
— Да ну вас, — сказала Ира. — Лучше бы вы всерьез рассказали мне о Зинином детстве. Вы ведь прекрасно понимаете, что никакого материала для статьи мне не дали. Нарочно, конечно.
— Нарочно, — признался Валя. — Скажите ваш телефон.
— Не скажу, — отрезала Ира. — Позовите Зину из кухни, и я пойду.
Ира спешила домой. Должен был прийти Боря, принести ей работу друга о двух путях окисления.
Непрерывность действия: кто-то читает гранки, кто-то заказывает ей материал, кого-то она устраивает на работу, кому-то редактирует рассказ. Звонки, события… все это нужно Ире, как недавно еще ей был нужен ворох бумаг на столе. Написано тогда было пять строчек, а бумаг — словно роман уже целый написан: но Ире слишком надоел пустой стол — свидетель ее бездеятельности.
Теперь другое: люди, люди, побольше людей. Кто-то делает ей, кому-то делает она что-то совсем незначительное. И Ире кажется, жизнь ее бурлит. Жизнь действительно бурлит, только не ее, а чужая. А ее? Ее жизнь все та же — жизнь, взвешивающая на весах каждый шаг, каждое ее действие. Не слишком ли? Стоп! Спазмы. Значит, слишком. И опять перерасчет сил, бездействие, тоска. И вдруг звонок, потом еще один, еще… Ира понимает, что все это бутафория, бутафория, созданная ею же. Понимает… понимает… и вдруг где-то перестает понимать, забывает об этом. Забывает на минуту, на две. Эти минуты — это минуты искусственно созданной жизни. Они помогают прожить Ире дни, недели, месяцы.
Так было при маме, но сейчас рядом нет мамы. Ира хочет приостановить поток событий. Но у нее даже и на это нет сил.
Как только Ира вошла в квартиру, раздался телефонный звонок. Звонил Илья Львович предупредить Иру, что задержится. Сначала на совещании, а потом, возможно, зайдет поужинать куда-нибудь. В больницу к Пусику Илья Львович поедет завтра, поэтому пусть Ира оставит записку для Пусика на столе. И пусть не волнуется, что не едет к маме, обидчивого Пусика он берет на себя.
Ира положила трубку в смущении. Что-то давно забытое вспомнилось ей. Ведь раньше папа всегда разговаривал с ней так. Но сейчас? Почему вдруг?.. «Это мама, наверное, попросила: быть с Ирой без нее поосторожнее», — подумала Ира.
Диссертация о двух путях окисления, которую принес Боря, была толстой.
Ира взяла ее в руки и вдруг прочитала: «Петроченко». Да ведь это тот самый ученый, у которого Иван Петрович просил взять интервью!
— Конечно, тот самый, — подтверждает Боря, ведь его друг работает в университете.
— Только вы ничего не рассказывайте Петроченко обо мне, — просит Ира. Ира не хотела, чтобы в журнале каким-нибудь образом стало известно, что она больна.
Ира отдает диссертацию Боре. Боря начинает читать.
История вопроса, методика исследования, опыты… Ира слушает и ничего не понимает. АТФ, митохондрии, ингибиторы… Когда-то Ира все это знала, все учила, все сдавала на «отлично», но теперь…
Боря терпеливо объясняет. Объясняет, словно она никогда и не училась на биофаке.
Для того чтобы лампочка загорелась, ее достаточно включить в электросеть. Человека нельзя включить в электросеть, но человеку тоже нужна энергия. Она нужна его мышцам, чтобы те могли сокращаться, его головному мозгу, чтобы он мог думать, его сердцу, чтобы оно могло биться. В организме человека миллиарды станций, вырабатывающих энергию. Эти станции работают на кислороде, который переходит от цитохрома к цитохрому. При этом выделяется энергия. Энергия скапливается в АТФ (аденозинтрифосфорной кислоте) и потребляется организмом по мере надобности. Но оказывается, станции, вырабатывающие энергию, могут вырабатывать ее в двух видах: в виде химической энергии, накапливаемой в АТФ, и тепловой, которая рассеивается по организму, поддерживая его температуру. Какую энергию в какой момент вырабатывать — диктует состояние организма. Охлажденный организм требует тепловой энергии. Требует! Ну, а если механизм переключения на окисление с выделением теплоты не работает? Вот тогда-то организм и начнет охлаждаться и его придется согревать шапками, платками, рефлектором…
Нет, механизм переключения еще до конца не изучен, не изучена еще и болезнь, связанная с нарушением такого переключения, но ведь это все можно изучить… Теперь Ира жалеет, что так получилось с интервью.
А Боре вдруг приходит в голову совершенно новое решение его рассказа, и, хотя оно начисто перечеркивает все то, что придумала в прошлый раз Ира, она не огорчается. Ведь это означает, что Боря не ученик, который слепо подчиняется указаниям учителя, а человек творческий, ищущий, одаренный.
— Очень хорошо, что я снова это перечитал. Очень хорошо, — твердит Боря.
Ильи Львовича все не было. Боря ушел. Ира уже начала засыпать, когда ее разбудил поворот ключа в дверях и шепот Ильи Львовича.
