Он махнул рукой и вышел.
Игорь долго сидел в квартире. Стемнело, затрещали цикады. Игорь так и не встал с кресла. Лишь утром, когда уже рассвело, он прошелся по квартире, нашел тетрадь и ручку и засел на кухне.
Геля погиб, погиб не зря, но глупо. Должен быть другой способ.
Обязательно должен быть.
Алекс де Клемешье
НА ИВАЕВСКОЙ ВЫСОТЕ
Когда впервые за туманами запахло огнем,
Он стоял за околицей и видел свой дом,
Картошку в огороде и лук у реки.
Он вытер слезу и сжал кулаки,
Поставил на высоком чердаке пулемет
И записал в дневнике: «Сюда никто не войдет!»
…Красные пришли – и обагрили закат,
Белые пришли – и полегли, словно снег,
Синие – как волны откатились назад,
И все это сделал один человек,
Молившийся под крышей своим богам,
Молившийся под крышей своим богам…
Лейтенант был лопоух и чрезвычайно стеснялся этого. Под неотрывным взглядом сидящего напротив, через стол, деда Ильи он краснел лицом, суровел тонкими губами и принимался еще громче стучать пальцами по клавиатуре ноута. А дед Илья, может, и глядел на уши лейтенанта, но самих ушей не примечал, а думал примерно так, что вот, мол, сидит Гринька Колобоков, который Захара Колобокова правнук; что уехал этот Гринька в город, и выучился на милиционера, и два года проработал в Томске участковым, а теперь – вот, армейский командир. Может, их, милиционеров, всех сразу мобилизовали, а может, он и добровольцем пошел. Дед Илья, оглаживая кучерявую «боярскую» бороду, пытался припомнить, каким пацаненком рос нынешний лейтенант Колобоков, но вспоминалось только, что был Гринька дюже терпеливым. Другие дети, к примеру, рассадят коленку и ревут, а этот зубы стиснет – и молчит. «Уж такой терпеливый, что даже бабу перетерпит!» – подумал дед Илья и шумно, во всю саженную грудь, вздохнул. Привлеченный вздохом, лейтенант поднял голову.
– Так, стало быть, все? – строго спросил Колобоков и пуще прежнего застеснялся: во-первых, своего бывшего односельчанина он крепко уважал и даже побаивался, и собственный строгий тон вдруг показался неуместным; во-вторых, Григорий, целый вечер общаясь со стариком, так и не смог выбрать, как же его называть – по имени-отчеству, официально, или дедом Ильей, как в детстве, или дядькой Ильей, как, например, отец и старшие братья. Он уж раз десять примерялся то на «вы», то на «ты», сбивался и сердился. Прокашлялся, начал заново: – Точно, говорю, все эвакуировались?
– Врать буду? – удивившись бровями, откликнулся дед.
Теперь уже лейтенант молча и неотрывно смотрел – наверное, по милицейской привычке, и могучие плечи старика под таким взглядом увядали, скукоживались. «Вот ведь, холера задери! – с тоскою думал дед Илья. – Любую бабу перетерпит! Иная баба, она куда терпеливее мужика быват, а уж этот Гринька!.. Ох уж этот Гринька…»
– Ну, считай… – Чтобы хоть как-то укрыться, выйти из-под взгляда, дед принялся загибать мясистые пальцы. – Фроловы третьеводни все съехали, Лузгины тогда же. Почитай, как загрохотало – так и собрались. Колобоковы – не твои Колобоковы, а которы у ручья, – те сперва скот перевезли, потом вещи, потом уж и сами подались. Как скот перевозили – это же смех один! Лошаденки-то их к кузову машинному привычные, их кажное лето на дальни покосы отправляли, а вот корова с овцами – это, я тебе доложу, водевиль!.. кхм…
– Дед Илья, – тихонько перебил лейтенант, – я ведь не про них. Эти у меня все тут отмечены. – Он постучал ногтем по ноуту. – Кто, когда и даже куда. Последних, сам знаешь, мои же ребята и перевозили. Кто совсем без родственников, без пристанища – те пока в лагере под Томском. Завтра-послезавтра эвакуация дальше двинется, на север. И никого здесь не останется, понимаешь? Совсем никого! Машина, на которой я приехал, она ведь последняя! Больше рейсов не будет. А у меня тут, в компьютере, еще один человек числится.
– Неправда твоя! – вскинулся дед. – Не может ентот человек у тебя числиться!
– Это почему же?
– А потому что я весной в переписи не участвовал! Я тогда на длинной рыбаловке был – меня и не переписали. Мож, решили, что помер, мож, подумали, что в други каки места подался на старости лет… А только опосля я все лето пенсию не получал, потому как в ведомости меня нету! Енто что же, для пенсии нету, а для эвакуации – есть?
Лейтенант побарабанил пальцами по шероховатой дубовой столешнице, поморгал на ситцевую занавесочку над печкой и вдруг заоглядывался, впервые дивясь размерам горницы деда Ильи – это как же он в такой комнатенке поворачивается? С другой стороны, небольшой дом – меньше хлопот одинокому мужику.
– На рыбалке, говорите? – раздумчиво переспросил Григорий. – Это вы, наверное, на осетра ходили, а?
– Ишь ты! – нахмурился старик. Рыбалка – это дело личное, можно сказать, интимное, и не принято задавать вопросы, раз тебя с собою не позвали. Тем более если ты милиционер, пускай и бывший, и из местных, и лучшего дружка правнук. – А хучь бы и на исетра!
– На дальние заводи или на Обский Мостище?
– А хучь бы и на Мостишше! – совсем осерчал хозяин.
– Красиво там… – мечтательно улыбнулся лейтенант. – Сто лет не был! Красиво ведь, а? Я помню, там кедрач… На заводях – там все больше осокори, а на Обском Мостище – пушистый такой кедрач. С того берега смотришь – будто мох на камнях, ладошкой провести-потрогать хочется.
– Ишь ты! – оттаивая лицом, повторил дед.
– Я ведь все понимаю! – вдруг жарко зашептал Гринька. – Я и сам к этим местам душою прикипел, а уж вы-то!.. Я, вон, все зубы исскрипел-искрошил, приказы исполняя – отступаем, отступаем, эвакуируем, и никакой ведь надежды!
– Никакой?
– Совсем!
– И ничем его не возьмешь?
– Да уж всякие средства попробовали – бесполезно! Ты даже не представляешь, какие у нас теперь технологии, какие секретные разработки в дело пущены, какое вооружение! А ему – что комариный укус!
– И откель же такой супостат на наши головы? – качнул бородою старик.
– Монарх-то? Дед Илья, а ты в астрономии силен? А то я могу на компьютере показать, откуда он явился. Показать?
– Да ну! – отмахнулся хозяин. – Ты мне только скажи – он и взаправду со звезд? Побожись!
Теперь уже отмахнулся лейтенант.
– Пол-Китая прошел за неделю, Казахстан задел, Монголию выжег. Столько народу полегло, дед! Ужас просто! День-другой – тут уже будет. А ты кочевряжишься, ехать не хочешь…
– Н-но! – встрепенулся хозяин.
– Да я понимаю, понимаю, – поник плечами лейтенант, нащупал на краю стола фуражку, надел. – Кого другого я б и слушать не стал: у меня, вон, целый взвод в машине для таких целей, чтоб не слушать. А вот
