наслаждались покоем, потягивая брусничный морс.
— Её раньше «индейской» ещё называли. — пустился я в объяснения. Ставите палатку, а ещё лучше — тент с пологами, что бы дно не попортить. Рассаживаетесь внутри. Камни в костре нагреваете, внутрь заносите и поддаёте, как обычно. Только лица отворачивать приходится — это если в маленькой делать.
— А, слышал я про такой способ. Но как-то не догадались сделать. Да и мыться не очень удобно.
— Это почему же не удобно? Камни в вёдра с водой — вот и тёплая. А основная грязь с потом сходит. У нас раньше в любом рейде баня в обязалово была — вместо дегазации [124].
Старик покачал головой:
— У нас в «горячие» зоны мало кто ходил, вот и не появилось привычки. Специфика… Да и ИПП[125] с ИДК[126] у нас хватало… — и после небольшой паузы неожиданно попросил: — Раскажи, как раньше в Москву ходили, Василич.
— С какой целью интересуешься, Сергеич?
— Я в столице только один раз и был, — грустно, как показалось мне, ответил пожилой вояка. — Как училище окончил на три дня приехал… Мир посмотреть, себя показать…
В две тысячи одиннадцатом. Осенью.
— Ну это рассказ не на пять минут Сергей Сергеевич. Неужели никто из ваших сюда не рейдовал?
— А на хрена? Добычи путной и рядом немало было, а за полторы тыщи вёрст переться, чтобы дозу схватить, а потом назад добычу через бандитские края волочь — кому это надо?
— Это у вас Москва под боком была. Хотя, думаю, вы туда не часто ездили.
«Это ты так, полковник, сейчас говоришь, потому как вам вряд ли знакомо то, что мы тут пережили! — зло подумал я, при этом внешне невозмутимо отхлебнув морсу. — А когда за те места, где товар лежит и при этом не фонит или фонит несильно, резня идёт такая, что асфальт от крови красный, тогда хочешь-нехочешь в Столицу поедешь. Иной раз лучше с дозиметром по «горячей» зоне поползать, чем с отморозками рубиться».
— Думаете или знаете? Ни за что не поверю, что у вас в загашнике пары тысяч фотографий Москвы после удара нет. Положа руку на сердце, полковник, признайтесь!
— Фотографии, Васильич, это не то. Вот, к примеру, есть у нас несколько фотографий, где вы с отцом сняты. Всё честь по чести — ОЗК[127], противогаз… Ну и как, скажи на милость, можно утверждать, что это вы?
— Не мои проблемы, если честно, Сергеич. Если вам кто-то втюхал фотки на тему «Бес и Заноза выносят сокровища Алмазного фонда», а вы не озаботились атрибуцией, то кто вам злобный буратино?
— Да ладно тебе, Илья, — миролюбиво и совершенно спокойно ответил полковник. — Фотки те из альбома Саши ЧеГевары были. Помнишь такого?
Ну ещё бы я его не помнил. Александр начинал вместе с отцом и Андреичем, да вот потом его немного не в ту степь понесло. Заговорил про засилие милитаризма в нашей жизни. Что дескать война закончилась и пора мол людям гражданское общество строить. Я и сам эти разговоры слышал, да по малолетству не понимал тогда о чём «дядя» Саша речь ведёт. Потом, когда я уже со Скандинавской войны вернулся, узнал, что ЧеГевара сколотил ватажку из наиболее резких и, чего уж там душой кривить, жадных Следопытов и подался на юг. Помню отец в сердцах сказал: «Ну да, это ж надо такое придумать «Надоело мне выживать, хочу жить»». А потом выяснилось, что перед уходом беглецы основательно почистили наши запасы медикаментов и прочих ценностей, так что пришлось в экстренном порядке в Столицу рейды организовывать. А ведь к тому моменту там уже мало чего осталось.
— Да, этого гада я неплохо помню. Как он, у вас хорошо устроился?
— Честно? Не очень. У нас-то атрибуты власти повесомее. Даже правоохранительные органы есть.
— То есть и на «сладком» Юге у него не срослось?
— Не срослось, — подтвердил Удовиченко. — Знаю только, куда-то на Волгу он подался. В Приграничье.
— А альбомчик его к вам как попал?
— А он его сам принёс. Услуга за услугу, так сказать.
— А, решил себе местечко в жизни расчистить, про нас байки рассказывая, — догадался я.
— Точно. Ну и наша служба на заметку вас взяла.
— «Матерьяльчик в папочку»?
— Можно и так сказать. Можно подумать, что у вас по другому?
— Да нет, всё как везде. А с чего вы разговор про славу и известность завели?
— Видишь ли Илья, ситуация в мире так сложилась, что большинство государств, я предпочитаю это слово, если не возражаешь, уже устаканились в своих границах и прямая агрессия — вещь если и не маловероятная, то гораздо более редкая, чем десять или даже пять лет назад. Согласен?
— Спорить с очевидными вещами я не собираюсь, Сергей Сергеевич.
— Вот, и в силу этого на первое место выходят альянсы, договорённости и… — тут он сделал многозначительную паузу, — и то, что до войны называли заграничным словом пиар[128]. Отсюда наш интерес к вашей игре на этом поле. Некоторые операции — просто шедевры военно-полевого пиара.
— Например?
— Ну, про Алмазный фонд я уже упоминал, про тебя и твоего батю рассказал… — начал перечислять полковник, — Пионеры — тоже неплохая идея.
— Это не мы, они действительно существуют.
— Огромная республика, способная выставить несколько сотен тысяч бойцов? — южанин выглядел удивлённым.
— Не совсем так. Такая толпа — это, конечно, не постоянный состав. Но, если что, они все на войну выходят. С десяти лет. С четырнадцати — уже в постоянной боеготовности.
— Ого! Круто у них там, прям как в Мозамбике каком-нибудь.
— Где? — не понял я.
— В Африке. Ты не переживай, Василич, это давно, до войны, было, ты вряд ли помнишь.
— А что там в этой Мозамбике было? — историей я всегда интересовался, тем более военной, так почему бы и не узнать что-то новое, пусть даже и в бане.
— Не в «этой», а в «этом», — поправил меня Удовиченко. — Да и страну я для примера привёл… Если коротко, то во время своих тамошних разборок негры активно детей использовали — похитят у родителей, напоят, а то и кокаином угостят, а потом мозги мальчишкам полоскать начинали, да так, что после пары месяцев такой накачки малышня эта города брала, грудью идя на пулемёты. Правда, потом и резню такую устраивали — мама, держись! Тормозов-то нет, и нравственных императивов[129] — тоже.
Услышав последнюю фразу, я поперхнулся морсом. Я-то подобные определения из лекции Ветлугина, нашего «профессора» помню. Но Геннадий Алексеевич преподаватель, как говорится, от бога, к тому же психолог по профессии, а вот откуда подобные конструкции в голове и на языке у простого военного? Очевидно. Моё удивление всё-таки было слишком заметно, поскольку полковник, хмыкнув, пояснил:
— Что, Василич, не ожидал от «сапога» таких словей? А у меня, между прочим, два высших, и второе из них — педагогика. Пединститут ЮФУ[130] с отличием. И философию нам преподавали. А вот откуду ты, бродяга тверских лесов, такие слова знаешь?
— Хорошее домашнее образование, — отрезал я.
— Об этом мы и позже сможем поговорить, дорога нам длинная предстоит. Верно? Давай снова о Пионерах.
— А что именно знать хотите, Сергей Сергеевич?
— Как там у них положение в целом?
