предохранитель и вложил его в кобуру. После чего презрительно повернулся к врагу спиной и с полным пренебрежением к его дальнейшим действиям направился к своим бойцам.
У всех окружающих вырвался дружный вздох облегчения.
Белые вымытые до блеска стены. Зеркальная чистота вокруг. И едва уловимый, но тем не менее неотступный запах лекарств. Нил ненавидел больницы. В них он себя чувствовал как в гробнице. В них на него всегда накатывала какая-то необъяснимая душевная беспомощность и, что самое страшное, именно в госпиталях он всегда ощущал какую-то ауру отчаянья и безысходности. Нигде, даже на поле боя, он не чувствовал ничего подобного. Наверное, это потому, что именно здесь люди впервые сталкиваются с пониманием того, что они как и все остальные смертны.
Это просто удивительно, до чего безответственное существо человек! Каждый, абсолютно каждый, в глубине души уверен, что он если и не бессмертен, то по крайней мере у него в запасе еще много времени. Ну, лет тридцать-сорок, так точно! И осознание того факта, что из всех этих лет тебе осталось несколько дней, или часов, а быть может минут… мгновений.
Это ужасает. Это шокирует и пугает. И хотя большинство людей охотно соглашаются с тем, что им 'завтра может кирпич на голову упасть', тем не менее вполне осознано строят планы на послезавтра, или на следующую неделю, или на будущее лето, а есть и такие у кого все давно распланировано на десятилетия!
В этом вопросе больше всех остальных Нила всегда поражали врачи. Люди, которые по своей профессии ежедневно сталкиваются со смертью, ежедневно борются с ней и рано или поздно проигрывают, люди которые как никто знают о скоротечности и бесценности времени, в большинстве своем были самые жизнерадостные и на первый взгляд безалаберные.
Никто так легко не смеялся и не знал так много шуток. Причем шутки эти были довольно специфические. В первый же день своего поступления (его привезли, чтобы зашить простреленное 'леопардом' плечо) Нил был просто поражен, когда, осмотрев рану, один из стажеров заявил, что не понимает, как это пациент еще жив, и вообще, чем мучиться и зашивать такую рану, легче 'все отрезать и дело с концом'. Другой, проявив любопытство, заявил, что его интересует 'ход раневого канала', особенно его угол и изгибы. На что присутствующий здесь же профессор флегматично заметил, что все это 'вскрытие покажет'. От продолжения, которое несомненно включало в себя его преждевременные похороны, Нила спасло только то, что за дверью своей очереди ожидали еще несколько пациентов.
Несмотря на то, что ему пришлось провести в госпитале меньше суток, пока специальный раствор 'склеивал' рану, эти несколько часов показались ему целой вечностью. Он просто не представлял, что было бы если бы ему пришлось пролежать тут неделю или даже несколько…
Да он бы просто сошел с ума! Тем более, что персонал отнюдь не пытался облегчить ему жизнь. Едва прозвучало его имя, как вокруг начала крутиться целая стайка хорошеньких медсестер и пациенток, которые 'стреляли в него глазками' в надежде сразить наповал и абсолютно не страшась косоглазия. Тут же, откуда не возьмись, материализовалась парочка здоровенных санитаров, пожелавших получить автограф знаменитости для себя, для своих родственников и знакомых. Этих самых знакомых родственников оказалось такое множество, что если бы не сердобольный врач, проходивший мимо и разогнавший это безобразие, у Нила точно отнялась бы рука от усталости, так ему осточертело выводить свою эльроспись на GVP!
А между тем, ему отчаянно хотелось побыть одному. Подумать обо всем, что сегодня произошло. Подумать о Жан-Жаке. Он хотел этого и в тоже время страшился. Потому что пока вокруг него находились люди, ему волей-неволей приходилось держать себя в руках. Даже не смотря на то, что это были всего лишь наглые охотники за автографами. Да, они не давали ему ни минуты покоя, не сводили с него глаз, когда он медленно спускаясь по лестнице, покидал госпиталь, перешептывались у него за спиной. И все же, несмотря на все это Нил с радостью остался бы здесь, лишь бы не делать того, что ему предстояло и в чем был его долг… Потому что теперь он должен был сходить к девушке и отцу Жан-Жака, чтобы рассказать им обо всем, случившимся. Он обещал это другу…
Помещение, где на этот раз проходило заседание военно-полевого суда, было на много меньше прежнего и не такое внушительное. Оно и понятно, в отличие от прошлого суда на этот журналистов не приглашали. Хотя несомненно, они ни за что не отказались бы от такого лакомого кусочка информации: фон Вальтер опять попал в переделку! Да, это так и было. Нила судили за избиение офицера. Того самого лейтенанта 'леопардов'. Но на этот раз он и не думал оправдываться… будь его воля он бы еще не такое устроил этому гаду.
— Обвиняется в нанесение тяжких телесных повреждений с особой жестокостью, — на одном дыхании вещал Денис Лившиц, даже не глядя на Нила, — лейтенанту Эдварду Адамсу пришлось сделать три операции! У него было сломано семь ребер, нос, нижняя челюсть и два пальца правой руки! Отбиты многие внутренние органы! Врачи до сих пор опасаются, что придется делать операцию на почках! — прокурор патетически повел рукой в сторону находящегося здесь же пострадавшего, как бы приглашая всех полюбоваться на него.
Зрелище и в самом деле было не для слабонервных. Весь в бинтах, вместо лица сплошной синяк, нижняя челюсть и нос распухшие перекособоченные, рот едва открывается… В общем, лейтенант 'леопардов' производил самое плачевное впечатление. Члены судебной комиссии по достоинству оценили жест прокурора и неприязненно покосились на Нила.
Ну, и зверь же этот фон Вальтер! Так изуродовать человека! А сам и ухом не ведет! Хоть бы глазом моргнул что ли! А то сидит тут, как истукан! Будто и не о нем говорят!
Нил и в самом деле никак не отреагировал на слова прокурора. Подумаешь, сломанные ребра и пальцы! Вот Жан-Жак, например, наверняка был бы рад если бы для него все этим и ограничилось. Да и Нил тоже.
Прокурор продолжал свое выступление. Напомнил о том, как Нил оказался в 'Штрафной Дельте' (как будто кто-то этого не знает!), о том, что он уже давно выказывал признаки неуравновешенности и плевать хотел на субординацию… и еще много-много чего. Вся речь его заняла больше часа, и когда закончилась, Нилу показалось, что его оплевали всего с ног до головы, а потом еще заставили в таком виде пройтись по улице. Да, Денис Лившиц и впрямь был первоклассным обвинителем! После такого выступления любого подсудимого прямо бери и сажай за решетку!
Наконец настала очередь защиты. На этот раз Нил решил, что обойдется без адвокатов. Сам будет себя защищать. Во-первых меньше мороки, потому что не придется по десять раз объяснять какому-то идиоту, почему ты сделал то, а не сделал этого. Во-вторых Нилу по-настоящему было все равно, чем закончиться этот суд. В последнее время ему вообще стало казаться, что он не живет, а как будто плывет по течению. В ожидании чего-то, неведомого… В нем появился, какой-то странный фатализм.
Иногда это облегчало жизнь. Но вместе с тем из нее пропали краски и яркость цветов. И особенно сильно это стало заметно после смерти Жан-Жака.
Нил поднялся и занял место на трибуне. Несмотря на некоторое, почти преступное, безразличие к этому процессу он все же постарался как можно тщательнее подготовиться к своему выступлению. Черная парадная форма штрафной роты. Начищенные до блеска ботинки. Черные, кожаные, как положено по уставу, перчатки. И никаких украшений. Ни аксельбантов, ни запонок, ни наград.
Кроме одной… Маленького сердечка на левой стороне груди. Бело-черная лента и рубин. 'Пламенное Сердце'. И больше ничего.
Заняв свое место на трибуне, он, устало прикрыв глаза, задумался, собираясь с мыслями. В зале повисла гробовая тишина. Все ждали, что же Нил скажет в свое оправдание.
— Жан-Жак Ривье, — начал он медленно, — был моим другом. И хорошим десантником. Он был первым…, - голос Нила на мгновение дрогнул, но потом постепенно начал набирать силу — кого потеряло наше отделение… И очень горько осознавать, что погиб он не защищая невинных людей, не ради какой-то великой цели и даже не от руки врага… Его УБИЛ Эдвард Адамс!.. — почти выкрикнул он, — Эдвард Адамс, который должен был прикрывать спину Жан-Жака в том бою… И знаете, как наказали лейтенанта Адамса за то, что он навсегда оборвал жизнь своего товарища?! Его понизили в звании до сержанта! — отвращение Нила, казалось, можно было пощупать руками, — А знаете почему? — произнес он тише, — Потому что его
