сместиться к информационному планшету, ожидающему на полу. Оно дёрнулось, и тонкими неровными буквами пошло автоматическое письмо.
Её вторая рука, однако, не оставляла листовку. Пальцы теребили её края, игрались с потрёпанной бумагой, выискивая места, где её осторожно складывали и разворачивали, снова и снова. Ей было интересно, что она значила для Сигга, что он так сильно о ней заботился. Она почувствовала тень страдания, которое он должен будет ощущать, потеряв её.
Вот так она его и найдёт. Горе, струящееся из него, как флаг по ветру. Быстро пищущее стило двигалось по планшету по своей собственной воле, вправо и влево.
В ней росла уверенность. Она найдёт Эрно Сигга.
Сердце подпрыгнуло в груди, и она схватила ртом воздух. Стило, сжатое слишком сильно, с треском сломалось пополам, и концы обломков вонзились в её ладонь. Перриг пробрала внезапная дрожь, и она знала причину. На заднем плане её сознания мелькала мысль, с которой она не желала встречаться, которую заботливо избегала, как щадят уродливый болезненный синяк на коже.
Но сейчас её притянуло к нему, и она коснулась обесцвеченных краёв психического ушиба, передёргиваясь от крошечных вспышек боли, которые он испускал.
Она почувствовала это после их прибытия на Исту Веракруз. Сначала Перриг решила, что это был всего лишь ложный образ, порождённый перемещением её разума из атмосферы покоя, которая поддерживалась в её жилище на борту 'Иубара', в буйную новизну оживлённого мегаполиса планеты.
Дрожь усилилась, когда она осмелилась на этом сосредоточиться. Тёмная тень на границах восприятия, совсем рядом. Ближе, чем Эрно Сигг. Гораздо, гораздо ближе, чем подозревает Хиссос или кто-либо из истанских дознавателей.
Перриг внезапно почувствовала влагу в ноздрях, на щеках. Она ощутила запах меди. Моргая, она раскрыла глаза, и первым, что она увидела, была листовка. Та была красной, насыщенно-алой, и напечатанные на ней слова сливались с оттенком бумаги. Перриг, задыхаясь, осмотрелась вокруг и увидела, что комната и всё в ней было красным, красным, красным. Она выронила сломанное стило и вытерла своё лицо. Из уголков глаз вытекала густая жидкость. Кровь, не слёзы.
Она вскочила на ноги, подброшенная всплеском страха, ботинок задел планшет и раскрошил стеклянный экран каблуком. Комната казалась влажной и душной, каждая поверхность как будто отсырела и лоснилась как сырое мясо. Пошатываясь, Перриг направилась к единственному окну и потянулась к шнурку, чтобы раздвинуть занавески и открыть створки, чтобы глотнуть чистого воздуха.
Шторы слагались из красного и теней, и когда она подошла ближе, они разошлись как лепестки. За ними стало открываться нечто похожее на человеческий силуэт, свисающий с потолка на тонких длинных ножках. Тяжёлые бархатные занавески с глухим стуком упали на деревянный пол, и явилась влажное, маслянисто блестевшее существо. Его имя впечаталось в нежные покровы её разума, и ей пришлось произнести его вслух, просто чтобы избавиться от заключённого в нём ужаса:
– Гарпун...
Из головы чудовища выпирала разверстая зубастая пасть и костяные шипы. Лицо, как будто сошедшее с картин абстракционистов, и чёрные провалы, служившие ему глазами, обволакивало кромешно-чёрное инфернальное пламя, видимое лишь тем, на ком лежало проклятие чародейского зрения. Перриг мгновенно поняла, кто совершил все убийства, чьи руки аккуратно взрезали Джаареда Норте, Кёрсуна Латига и всех прочих, умерших от его наклонностей.
Она отпрянула, не в состоянии издать ни звука. Больше всего Перриг хотелось закрыть чем-нибудь глаза и отвести взгляд, найти куда спрятать лицо, чтобы ей не нужно было больше смотреть на это существо Гарпуна – но ей было некуда отворачиваться. Даже если бы она выцарапала себе глаза, всё ещё оставалось бы её чародейское зрение, которое продолжала бы душить аура монструозной твари.
Она в ужасе почувствовала, что убийца
Гарпун что-то бормотал сам себе. В прошлом, Перриг касалась умов других убийц, и её всегда передёргивало от внушающей отвращение радости, с которой они предавались своим занятиям. Однако здесь она ничего подобного не видела. Психика Гарпуна была невыразительным чернильно-чёрным озером, его не тревожили безумие, страсть или неприкрытая ярость. Она была почти что инертной, приводимой в движение и направляемой непоколебимой уверенностью. Она мельком напомнила ей упорядоченный склад ума Хиссоса – убийца обладал тем же упрямым, непоколебимым стремлением выполнить стоящие перед ним задачи.... почти как если бы он исполнял последовательность команд.
И тем не менее, он пустил её внутрь. Она знала, что если бы отказалась, Гарпун выпотрошил бы её в тот же самый миг и на том же самом месте. Она отчаянно пыталась прорваться сквозь миазмы окутывающего её холода, изо всех сил посылая панические вызовы своему отсутствовавшему стражу – но делая это, она также позволяла своему уму погружаться внутрь Гарпуна, выгадывая время. На определённом уровне, истинная природа чудовища вызывала у неё отвращение и интриговала её.
Гарпун не был скромником – он распахнул себя перед ней. То, что она увидела внутри, вызвало у неё невыразимое омерзение. Убийцу сделали таким. Его взяли из некоей породы людей, чья природа настолько извратилась, что их происхождение уже нельзя было определить, и обвили мотком живых тканей, выкроенных, казалось, из кричащих недр самого варпа. Возможно, случайное порождение безжалостной природы, или, может, существо, созданное извращённым гением, Гарпун не имел души, но не был похож ни на одну разновидность псионической пустоты, с которыми Перриг когда- либо сталкивалась.
Это был чёрный пария – предельное выражение отрицательной психической мощи. Раньше Перриг считала, что подобные вещи существовали лишь гипотетически, как безумные кошмарные вымыслы сумасбродных теоретиков и сумасшедших колдунов. Но вот оно стояло перед ней, наблюдало за ней, дышало тем же воздухом, а она плакала перед ним кровью.
А затем Гарпун протянул пальцы-лезвия и взял Перриг за руку. Её нервы пронзила жгучая боль, и она взвыла – убийца с вызывающей лёгкостью отсёк большой палец её правой руки, и подкинул его в воздух, играясь со своей добычей. Перриг схватилась за свою повреждённую кисть; из раны хлестала кровь.
Гарпун положил отрезанную плоть в свою клыкастую пасть и покатал её там, разжёвывая кости и мясо, как будто это был редкий деликатес. Перриг осела вниз на забрызганной кровью пол, в голове у неё всё плыло: её задело краем неожиданного псионического изменения, которое начало происходить с убийцей.
Чёрные пустоты его глаз уставились вниз, на неё, и стали дымчатыми зеркалами. Она увидела в них отражение собственного разума, кипящую и пульсирующую мощь своих собственных псионических способностей, скопированную и усиленную тысячекратно. Гарпун отведал её кровь, сам генетический код её сущности – и теперь он познал Перриг. У него был её слепок.
Она поползла от него, чувствуя, как гудящий хор её собственного разума и ума убийцы приходят в продирающий до костей унисон, как совмещаются диапазоны их сверхъестественных способностей. Перриг кричала и умоляла его остановиться, но Гарпун лишь склонил голову набок и позволил силе копиться дальше.
Он уже давно не убивал этим способом, осознала она. Предыдущие смерти были прозаичными и обыденными. Он хотел проделать это, просто чтобы убедиться, что всё ещё был на это способен – так солдат мог бы выпустить обойму боеприпасов, чтобы проверить, пристреляно ли оружие. Перриг с запозданием поняла, что в радиусе нескольких световых лет она была единственным существом, которое представляло для него хоть какую-то угрозу. Но сейчас уже было слишком поздно.
И вот они встретились в не-пространстве между ними. Псионические способности Перриг высвободились и обрушились на ждущего, раскинувшего руки Гарпуна, и она была не в силах это остановить. Убийца вобрал их все, до последней капли, и сделал это так же легко, как дышал.
В гробовом молчании, Гарпун освободился от своей ноши и отразил обратно всё, чем была Перриг.
