Великие учителя церкви

тело' в эту глубину 'неизреченной любви', забывает все земное и получает от Небесной Любви великое утешение — 'увеселяется какой-то неослабной радостью' [1, с. 103].

Другая добродетель, которой блаженный Диадох уделяет также преимущественное внимание, есть смирение.

Истинное смирение — это непрестанное пребывание в 'горячем желании, чтобы Бог славился' в подвижнике, сам же он оставался бы 'как несуществующим'. Смиренный не знает о себе, кто он такой и не слышит похвал себе — 'он похищает у себя памятование о своем достоинстве, в духе смирения скрывая где-то в глубине любви к Богу проистекающую из него похвалу, дабы казаться навсегда пред самим собою каким-то негодным рабом' [1, с. 36, 37].

Смирение — великая добродетель и потому приобретается с трудом. 'Насколько оно велико, настолько со многими подвигами достигается' [1, с. 502, 503]. Рождается оно, с Божией помощью, от послушания, которое блаженный Диадох считает 'первым благом во всех вводных добродетелях' [1, с. 127, 128]. Помогает появлению смирения также раздача бедным всего имущества. Первое, то есть послушание, потому что в нем осуществляется отсечение своеволия, отложение гордости. Смирение 'упраздняет прежнюю гордость' [1, с. 129]. Второе — раздача имущества, — потому что отбрасывается 'неразумное превозношение богатством' [1, с. 352], выражающееся в показной — лицемерной — милости под предлогом исполнения заповеди Божией, а в самом деле для снискания себе славы. При таком положении 'не подверженная посягательству бедность' мыслится 'выше всякой неправды и всякого суда'. 'Согреет же нас тогда более других добродетелей смиренномудрие и успокоит нас, как нагих' [1, с. 349, и далее].

Подчеркивая важность смирения как одну из опор аскетики, блаженный Диадох призывает стяжать его, укреплять 'крылья ума' смиренномудрием, 'ибо если кто не очень смирит себя уничижением, то не может возвещать о величии Божием' [1, с. 33].

О других добродетелях блаженный Диадох говорит короче.

Пост, по его убеждению, имеет 'похвалу сам по себе… ибо он служит как бы орудием к целомудрию' [1, с. 169–171].

Спутником всех добродетелей поставляется воздержание, ибо совершение кем-либо той или иной добродетели есть уже свидетельство о воздержании от противоположного ей порока. Например, есть смирение — значит есть и воздержание от гордости и т. д. 'Воздержание, — говорит блаженный Диадох, — есть общее прозвание всех добродетелей' [1, с. 133]. Но блаженный Диадох понимает воздержание и как 'блюдение' в яствах. В этом 'блюдении' должна сохраняться разумная умеренность. Нельзя доходить 'до отвращения' к какому-либо из яств, 'так как сие и проклятье и совсем демонское дело'. Должно от них воздерживаться не как от чего-либо худого, но чтобы таким образом обуздать 'воспламеняющиеся плотские члены', а оставшееся сберечь 'для нищенствующих' [1, с. 143–148]. 'Воздерживаться же охотно от сладостного и излишнего и весьма рассудительно и весьма разумно' [1, с. 149]. Но как тело, пресыщаемое яствами, 'делает ум каким-то боязливым и неудобоподвижным, так и ослабевающее от многого воздержания делает созерцательную часть души и унылой и нерасположенной к мышлению. Поэтому должно согласно с движениями тела приготовлять и пищу, чтобы оно, когда здравствует, было надлежаще обуздываемо, а когда слабеет, умеренно утучнялось. Ибо подвизающемуся не должно быть ослабленну телом, но достаточно сильну, чтобы быть способным для подвига, дабы и силами тела душа очищалась надлежащим образом' [1, с. 150–152].

К добродетелям побуждает сердце человека богословие. Потому блаженный Диадох и призывает: 'Возжелаем, возлюбленные, этой благолепной добродетели всезрительной… в сиянии света неизреченного питающей ум словами Божиими, чтобы не сказать мне много, — добродетели, настроившей чрез святых пророков разумную душу к нераздельному общению с Богом Словом' [1, с. 365–371].

Все добродетели тесно взаимосвязаны. Пренебрегший одной какой-либо извращает 'все благолепие' [1, с. 137]. 'Ибо какая будет польза для сохранившего тело девственным, если душою потерпел любодеяние от демона непослушания? Или как будет увенчан пощадивший себя от чревобесия и всякой похоти телесной, а вознерадевший о гордости и славолюбии' [1, с. 139–141].

Как бы обобщая все сказанное о добродетелях, блаженный Диадох размышляет над путем благочестия: 'Для начинающих любить истину путь добродетели кажется весьма неровным и страшным не потому, что он таков, но потому, что человеческое естество тотчас от чрева входит в общение с шириною удовольствий; но для могущих пройти до средины его он показывается весь приятным и легким: ибо зло, действием добра подчиненное доброму нраву, уничтожается вместе с памятованием о неразумных удовольствиях; почему душа впредь охотно проходит все стези добродетелей' [1, с. 494, 495]. И выше, в слове, как бы предрешая то, что будет сказано, свидетельствует: 'Чистой душе свойственна… ревность незлобивая и непрестанная любовь к славе Господа. Ибо тогда ум точно устанавливает собственные весы, присутствуя как бы в чистейшем судилище — своей мысли' [1, с. 47, 48].

Опытно познав спасительность добродетелей, блаженный Диадох призывает: 'Убедим (свою душу — К. С.) быть готовою только к одному добру, чтобы нам непрестанно благими помышлениями истреблять память о зле' [1, с. 26]. С благими же помышлениями тесно связана у блаженного Диадоха молитва Иисусова.

Молитва Иисусова

Изгнанием памятования о зле и вселением в нас памятования о Боге, о добре нашему уму заграждаются 'все его исходы', клонящиеся ко греху. Далее требуется от нас всяческое доброделание — долженствующее удовлетворение 'влечению' ума [1, с. 286]. Для достижения сего и необходима молитва Иисусова, точнее молитва к Иисусу. Блаженный Диадох учит, что уму, имеющему памятование о Боге, необходимо дать непрестанное занятие, которое состоит в творении молитвы Иисусовой. И тут же он говорит о ее составе: должно дать уму 'только: Господи Иисусе'. В подтверждение сказанного он приводит свидетельство святого

Апостола Павла: Ибо никто не называет Иисуса Господом, как только Духом Святым (1 Кор. 12, 3) [1, с. 286–288]. Из этих апостольских слов выводится заключение, что, когда произносится пресвятое Имя, Святой Дух, научающий нас правильной молитве (См.: Рим. 8, 26), вместе с нами совосклицает: 'Господи Иисусе', подобно тому как во Святом Духе, называя Бога Отцом, взываем: 'Авва, Отче!' (См.: Рим. 8, 15) [с. 306, 307]. Из данных рассуждений следует вывод, что, по мнению блаженного Диадоха, молитвенное обращение к Спасителю также должно состоять из двух слов, как из двух слов состоит и молитвенное призывание Бога Отца. Таким образом, блаженный Диадох предлагает молитву Иисусову в сокращенном виде: 'Господи Иисусе', вместо ее полного объема, употребляемого другими святыми отцами: 'Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя'.

Плоды молитвы Иисусовой велики. Прежде всего, ее держанием познаются хитрости лукавого и одерживается победа над его нападениями. 'Когда… сатана призывает душу каким-то мнимоприятным чувством, — рассуждает блаженный Диадох, — в таком случае, если ум будет обретаться в весьма горячем памятовании, держащим святое имя Господа Иисуса, и против обольщения воспользуется как оружием святым и славным оным именем, то соблазнитель покинет обман' и ум познает 'обольщение лукавого' [1, с. 97–99]… Призыванием имени Иисуса попаляется вся нечистота души; ибо, — говорит Апостол, — Бог наш есть огнь попаляющий (Евр. 12, 29) [1, с. 295–298]… Имя Иисуса также приносит свет духовного знания. 'Кто в глубине сердца непрестанно занимается сим святым и славным именем, тот может некогда увидеть и свет ума своего' [1, с. 290–292].

Но самая главная цель, достигаемая занятием молитвой Иисусовой, это вселение имени Господа нашего Иисуса Христа в сердце, когда желание помнить Спасителя оставляет свою неизгладимую печать в душе, а ум начинает 'носить неизгладимый образ занятия' [1, с. 306].

Ввиду сугубой важности и полезности Иисусовой молитвы блаженный Диадох советует творить ее, как и вообще молитву, непрестанно и везде. 'Желающий очистить сердце свое памятованием о Господе Иисусе, пусть всегда воспламеняет его, сие только имея занятием и непрестанным делом. Ибо желающим отбросить испорченность свою не должно: иногда молиться, а иногда нет, но всегда пребывать в молитве в хранении ума, хотя бы они пребывали где-либо вне молитвенных домов. Ибо как желающий чистить золото,